Свадебные ночи
Шрифт:
Он слушал, что говорит Альберт, все время ища лазейку, через которую ему удалось бы проскользнуть к своей теме. Но это было безнадежно.
Зазвонил телефон.
Альберт встал и бесшумно поплыл к столу. Положив трубку, сказал:
— Девица. Она мне действует на нервы. Самое время с ней порвать.
За эти годы он не изменился. Альберт вечно расходился с какой-нибудь женщиной. Самым примечательным было то, что женщины, с которыми он рвал, не переставали быть членами его клана, некоего клуба поклонниц, ходивших на его доклады и лекции. Он наблюдал, как Альберт усаживается
— У тебя сентиментальный вид, — заметил Альберт. — Фауст, Фауст, что это с тобой?
— Фауст, — тут же воспользовался он этой возможностью, — да, было… Послушай, а ты когда-нибудь вспоминаешь школу?
— Стареешь, мальчик, — сказал Альберт. — Постой-ка, была у нас такая учительница, блондинка, как ее звали?.. Да, и еще, конечно, та, что сидела на первой парте, Маргарита. Конечно. Ты, кажется, за ней ухаживал?
— Провожал иногда.
— Ну и лопухи мы были в этом деле.
Нет, этак ничего не прояснишь. А чего он, собственно, от Альберта ждал? Какого совета?
— Маргарита! — причмокнул Альберт. — Сегодня ей наверняка уже место на свалке!
— Ужасно, как ты все умеешь очернить!
— Но, Гансик, — отхлебнул Альберт остывший кофе, — что нам притворяться? Обманывать самих себя?
Он с досадой отметил, что от слов Альберта в его настроении появилось что-то новое и не очень приятное. Письмо Маргариты дышало молодостью, а она сама? Он представлял ее девушкой с фотографии, а старение относилось только к нему.
— Весна красоток! — провозгласил Альберт. — Видали мы и осень! Отрастят себе тут, — и он хлопнул себя по животу, — и тут, — шлепнул он себя сзади.
— Циник! Для тебя только тело и существует.
— Стоп. Здесь все обратно пропорционально. Тело полнеет, а на душе появляются морщины.
— У кого как.
— Да брось ты! Я изучаю диалектику. Держу пари, что, пока я ее изучаю, ты роешься в старых фотографиях и хнычешь!
Ошеломленный, он уставился на Альберта. Видимо, отвык от его гениальных фейерверков и пророчеств: сейчас его ясновидение не только огорошило, но и вызвало отвращение. Альберт омрачил его радость, его надежды.
— Пророк! — насмешливо воскликнул он.
И это слово явилось сигналом к ссоре, без которой не обходилась ни одна встреча с Альбертом. Любопытно, что, ссорясь с Альбертом, он никогда не мог привести убедительных доводов. Он стремился лишь к одному — оспаривать все, что бы Альберт ни сказал. И ни разу ему не удалось — как всегда хотелось — разозлить Альберта. Под кажущейся беззащитностью Альберта таились огромные запасы
— Циник! — крикнул он Альберту.
— Фаустишка! — ответил Альберт.
— Борзописец!
— Бухгалтер!
Уходя, он сухо попрощался с Альбертом, но тот не забыл ему напомнить, что через три недели вернется из Египта.
Расстроенный, он пошел обратно к реке. Настроение было испорчено. Он остановился под уличным фонарем и вытащил из кармана письмо, начинавшееся словами «Милый Гонда». Еще раз перечитал его, и постепенно все вернулось на свои места. Письмо было его магическим заклинанием.
Домой он шел по улице, по которой более двух десятков лет назад провожал Маргариту. Дом, где она тогда жила, еще стоял, затерявшись со своими тремя этажами среди домов-башен. За забором отцветала огромная черешня, и лепестки цветов падали на улицу.
Много лет назад перед новогодним школьным вечером повалил снег. Он заметил это, когда начали раздавать подарки. За окнами физкультурного зала под уличным фонарем кружились снежные хлопья. Он нарочно смотрел в окно, чтобы скрыть волнение. Он послал Маргарите новогодний подарок, и именно в этот момент через два ряда от него она разворачивала его сверточек. Он так внимательно смотрел в окно, что пропустил момент, когда Маргарита разглядывала подарок. После вечера он пошел ее провожать и невзначай заговорил о подарках.
— Что мне подарили? Книжку, конфеты, духи…
— И все?
Он ждал, что она скажет: «Еще я получила маленькую серебряную ящерку, очень красивую, только не знаю от кого». А он отдал за эту серебряную побрякушку с крошечными зелеными глазками целое состояние. Да еще взял в долг у Альберта. Тот, конечно, думал, что он покупает что-нибудь для своих химических опытов. Для девчонки Альберт никогда бы не одолжил.
— И это все? — повторил он.
— Ну… еще какая-то безделушка, — ответила она. — А духи от тебя, да?
Он промолчал. Они шли в глубокой тени, а снег все падал и падал. Вдруг она его поцеловала. Он почувствовал, будто к его лицу прикоснулась снежинка. Он обнял Маргариту, ее мохнатое пальто было мокрое и холодное. Губы у нее тоже были холодные и влажные, зато шея теплая. Вдруг она отпрянула, отвела его руку, которая просунулась между пуговицами ее пальто, а может, и не просунулась, а просто Маргарита не хотела, чтобы так было.
— Нет, нет, — быстро прошептала она и побежала к дому.
С того вечера Маргарита избегала встречаться с ним глазами, старалась не оставаться с ним наедине, в школу ходила с подругой.
Только на выпускном вечере он признался, что это он год назад послал ей маленькую серебряную булавку с ящеркой.
— Так это ты? — спросила она равнодушно. — Ну спасибо.
Горечь от этих слов никогда не исчезала у него. Он бы рад был что-то сказать ей, но выдавил из себя только вопрос:
— За что?
— Что «за что»? — спросила она, невинно подняв брови.
На этом и закончился их разговор. «За что?» — было последнее слово, которое он сказал Маргарите. Может, она хочет в субботу, двадцать три года спустя, ответить ему?