Свадебные ночи
Шрифт:
Нож наконец-то врезался в мясо и громко звякнул о тарелку. Никто этого не заметил. Отик не привык к особому вниманию, и это его не огорчило. У взрослых свой язык, их не понять, даже когда они тебя замечают.
Отик подцепил на вилку салата, и кусок огурца упал на скатерть. Он осторожно поднял его, сунул в рот и облизал пальцы. Толстый мальчик напротив подхватывал вилкой большие порции салата и торопливо съедал их, хотя никто никуда не торопился. Отик наколол на вилку кусочек вареной моркови и, медленно пережевывая ее передними
За последний год эта комната несколько раз менялась. Какая-то мебель исчезла, а оставшуюся передвигали из угла в угол. Перевешивали картины, и ковер сейчас был другой. Менялась обстановка, менялась и атмосфера комнаты.
Отик помнил, что прямо напротив, за спиной толстого мальчика, когда-то стояло пианино. Его увез папа. Папа иногда играл на нем для Отика. Папа был высокий, худой и серьезный. Но песенки он играл веселые.
В тот день шел снег. Отик сидел в кресле-качалке и рассматривал старый календарь. В комнате было тепло, и в теплом сухом воздухе носился аромат осыпающейся новогодней елки. Папа вошел в комнату в пальто, а ведь раньше он никогда не входил в комнату в пальто. Почему-то только теперь. На пальто таяли снежинки. Следом вошла мама и прикрыла за собой дверь.
— Итак… — сказала она.
— Пианино, вон тот шкафчик и качалку, — сказал папа.
— Качалку — нет.
— Это почему же, хотел бы я знать?
— Потому, — отрезала мама, — возьми кресло: оно от твоей бабушки осталось и у него расшатаны ножки.
— Ну ты хороша! — закашлялся папа.
— А тебе всегда всего мало. Всегда всего мало, правда?
— Знала бы ты, как мало мне надо! — сказал папа. — Ну ладно, скоро они будут здесь. Если в шкафчике остались твои вещи…
— Шкафчик я освободила. Он пуст. Я тоже пуста. Если ты способен это понять.
Папа отвернулся от шкафчика, и взгляд его упал на Отика. Мальчик счел нужным что-нибудь сказать.
— Привет, папа! — сказал он, сделав взрослое лицо.
— Привет-привет, — ответил папа и пошел к окну высматривать грузовик, но увидел только, как валит снег. «Вот ведь выбрал погодку! Только такой погоды и не хватало!»
— Надеюсь, — отозвалась мама, — на машине есть хотя бы брезент.
— Есть. И все же… — ответил папа. — Послушай, я, пожалуй, сниму пальто. Тепло тут у вас.
— Как всегда, — многозначительно заметила мама.
Папа снял мокрое пальто и отнес его в коридор. Мама все время стояла посреди комнаты скрестив руки.
— Да, чуть не забыл, — сказал папа, вернувшись. Он вытащил из кармана сложенный лист бумаги и подал маме. Но мама держала руки по-прежнему, и папа положил бумагу на стол. — Подпиши это, и дело в шляпе.
— В шляпе?
Папа пожал плечами, отошел к окну и смотрел, как мела метель.
— Не хочешь покачаться? — предложил ему Отик. Папа не ответил.
— Ты что, не можешь ответить ребенку? — спросила мама.
— Что?
— Ответь
— На что ответить? — удивился папа и воскликнул: — Слава богу, едут!
— Меня всегда раздражала твоя отвратительная деловитость, — сказала мама, опуская руки. — Ты до омерзения деловой.
— Не заводись! — махнул рукой папа.
— Омерзительно деловой, — повторила мама и указательным пальцем отпихнула бумагу. Листок скользнул по столу и слетел на ковер.
— Ну и манеры у тебя! — заметил папа.
— Семь лет кое-кому служила, как ты, наверное, знаешь. За семь-то лет можно выучить и не такую тупицу, как я.
Отик не помнил, чтобы мама где-нибудь служила. Она ходила на завод, что на окраине города, только не делала там винтики, а писала и считала, она сама так говорила. Как в школе.
— Ты говоришь с чужого голоса, — заявил папа.
Так загадочно умеют разговаривать только взрослые. Как же может мама говорить чужим голосом, а не своим?
— А ты говоришь с ее голоса, — отрезала мама.
Но тут прозвенел звонок, мама пошла открывать, вошли двое мужчин в комбинезонах. Папа показал на пианино, подошел к ним, делая вид, что помогает.
— Ну и ну, — ворчали грузчики, — пианино!
Один из них вышел и привел третьего. Столько народу в комнате одновременно Отик еще не видел. Пианино унесли; после него осталось пустое место, новое, печальное и довольно интересное. Отик слез с качалки и пошел обследовать это новое пустое место. В хлопьях пыли он нашел стеклянный шарик, который искал уже месяц.
— Посмотри, — подбежал он к маме, — это тот шарик…
— Отстань, — сказала мама. Она снова обхватила руками локти, словно боялась прикоснуться к чему-нибудь и испачкаться.
Грузчики вернулись за шкафчиком.
— Пожалуйста, поосторожнее со стеклами! — кричал запыхавшийся папа, растерянно бегая вокруг грузчиков, пока они делали еще одно пустое место. Оно было поменьше и веселее, потому что шкафчик стоял между двумя книжными шкафами. Если бы мама дала мне одеяло, подумал Отик, можно было бы натянуть его между книжными шкафами, и получилась бы палатка. Отик хотел было похвалиться перед мамой своей выдумкой, но мама смотрела на кресло, и глаза у нее были какие-то странные. Вдруг она села в кресло, а вернувшиеся с папой грузчики молча остановились и смотрели на маму.
— И еще это кресло, — сказал папа, но мама все сидела и не вставала.
— Ты ведь говорила, кресло от бабушки осталось, — сказал папа. — Не хочешь же ты, чтобы мы унесли кресло вместе с тобой.
— Не отдам, — прошептала мама.
— Как это «не отдам»?
— Не отдам!
— Берите кресло! — воскликнул папа. — Да берите же!
Но грузчики стояли не двигаясь. Мама их заколдовала. У Отика сердце колотилось где-то в горле, он прямо чувствовал, какое у него большое сердце и какое маленькое горло.