Свадебный круг: Роман. Книга вторая.
Шрифт:
Однако дядю Митю это не обескуражило.
— Могу я и камин, только хреновина это: уголь выпрянет, дак учинится пожар. Спалишь дом-от.
— А ты уж так сделай, чтоб безопасно, — сказал Серебров. — С решеточкой.
— Видал я в Германье в богатых дворцах такие печи. Не глянуцца они мне. Чистое небо топи, а у печи какая главная заслуга? Чтобы тепло доржалось. Печь ведь она, как красно солнышко, обогревать должна, — начал философствовать Помазкин. Он подошел к окну и, показывая брезентовой рукавицей на Ложкари, сказал:
— Вишь, сколь труб дымит? Моимям рукам кла-дены.
В
«На дыму старик славу себе сделал», — рассмеялся Серебров, добрея.
— Не веришь? — обидел этот смех дядю Митю.
— Верю, верю. Делай, дядь Мить, обычную, простую, чтоб тепло было.
— Мотри, назад покойника не ворочают. Я ведь ходкой. Ломать не стану, — предупредил дядя Митя. — Ну дак волоки каменья-то.
Пришел им на помощь сын дяди Мити Ваня, круглоликий, с крутой шеей, необычно моложавый и улыбчивый человек.
Видя отца и сына Помазкиных вместе, Серебров всякий раз дивился тому, как они совершенно не похожи и одновременно похожи один на другого. Дядя Митя был черный, а Ваня светлый, у дяди Мити речь — пословица на пословице, частушки да поговорки, а Ваня сыплет сокращениями: «КИР-полтора», «КВ-четыреста», АВМ — и недоумевает, когда другие не знают, что это такое. Ему понятно. А приглядись: Ваня, как и дядя Митя, всегда склоняет голову налево, держит руку в кармане. И слова у Вани соскакивают с языка автоматными очередями, как у отца. В отличие от дяди Мити, Ваня был скромница и никогда не хвалился, хоть на нем держалось все механизированное хозяйство не только Ложкарского участка, а, пожалуй, и всего колхоза «Победа». Правда, вначале он показался Сереброву тоже любителем прихвастнуть.
Серебров с институтской поры носил в себе неколебимое убеждение, что вся современная сельскохозяйственная техника — это если не верх совершенства, то вполне надежная штука, и Ваня Помазкин не понравился ему, когда, осмотрев новенькую, только что сгруженную с машины жатку, с пренебрежением бросил:
— Обломал бы руки, кто ее делал.
Серебров, довольный, что выпросил у Ольгина такую сияющую красавицу, вспылил:
— Ну ты, видать, вовсе заелся?!
Ваня на возмущение инженера внимания не обратил.
— Окно-то выброса почто такое маленькое? Ведь чуть роса — и забьет, — очередью выпалил свое недовольство Ваня. — И захват всего четыре метра, а не пять. Сколько я на этой четырехметровке за уборку потеряю? Вместо сотни — восемьдесят уберу, а далыне-то, куда уведет.
Сереброву показался Ваня придирой и крохобором. Все у него подсчитано. Спасибо сказал бы, а он…
В мае, когда пошли в рост яровые, Сереброву удалось вымолить у Ольгина первый в Крутенском районе новый красавец комбайн. Ваня, которому досталась эта машина, радости не выказал. Щелкая заслонками, придирчиво его осмотрел и вместо того, чтобы растроганно пожать главному инженеру руку за такой подарок, выпалил:
— Масляная система-то слабовата и транспортер забарахлит. Менять надо на скребковый.
— Ну, уж ты, Вань, дуришь, — возмутился даже Маркелов.
— Дак чо я, не вижу? Вон глядите, — и открыл заслонку, но
— Терпеть выскочек не могу, — кипя, выкрикнул Серебров. — Может, кому другому комбайн отдадим?
Маркелов молча погрозил пальцем: подожди, мол, а Ваня, осматривая комбайн, бунчал, что он бы не так сделал бункер, кабину бы переставил совсем от другого комбайна. Та удобнее. Потом на землю постелил телогрейку и полез под машину.
Серебров таких зазнаек еще не встречал.
А Ваня, лежа под комбайном, забыл о них с Маркеловым.
— Ты зря, Гарольд Станиславович, это у него не от зазнайства, — проговорил Маркелов, отмахиваясь капроновой шляпой от надоедливой осы. — Насквозь он машину видит. Руки у него дороже золота, а голове цены нет. Скажи ему: сделай, Ваня, самолет, сделает. Ей-богу! И комбайн бы сам сделал получше этого, чтоб и по болоту и по горе ходил.
Серебров не заметил, как неприязнь к Ване Помазкину сменилась влюбленностью.
Около персонального Ваниного чумазого сарая, солидно прозванного мастерской, было, пожалуй, оживленнее, чем в мастерских «Сельхозтехники». Приезжали сюда и свои колхозные механизаторы в выгоревших замасленных пиджаках и принарядившиеся чужие механики. Они то просили Ваню сварить ось, то послушать мотор, то наставить на ум, как переделать жатку. И сам Серебров, инженер с высшим образованием, шел прежде всего к Ване посоветоваться, стоит ли заказывать туковую сеялку или жатку.
В свое время, соблазнившись разными рекомендациями, выклянчил Григорий Федорович немало разных приспособлений. Многие из них теперь были стыдливо загнаны в самый дальний угол машинного двора. Вспоминали о них, когда наставала пора сдачи металлолома или весной в пору ремонта техники. Лазили механизаторы и смотрели, нельзя ли снять какую деталь, отвинтить гайку. Ваня тоже добрался до тех машин, но он из опозоренных, приготовленных к сдаче в утиль, опаленных ржавчиной механизмов делал свои новые машины.
Сереброва поразило самоходное шасси, которое смастерил Ваня.
— А чо? — махал тот с пренебрежением рукой. — Шасси от списанного комбайна взял, днище от старой тракторной тележки, а борта от кормораздатчика наварил. Теперь это самоходный кузов. Весной для семян можно применять, осенью — для ссыпки зерна, если машина долго к комбайну не придет. А навесь жатку — и раздельно можно убирать побыстрее, чем комбайном.
— Как ты это придумываешь? — удивлялся Серебров, с недоумением глядя на моложавого круглолицего Ваню.
— Ну дак я ведь с восьми годов около техники. Меня уж по бряку в карманах в Карюшкине угадывали: раз железо звенит, значит, я иду, — просто объяснял Ваня.
Серебров упречно думал, что далеко ему, дипломированному инженеру, до этого кудесника. А тот за собой заслуг не замечал.
Неторопливо попивал прямо из бутылки молоко и, водя в воздухе огромной черной пятерней, выпаливал, как можно было бы увеличить производительность жатки:
— Всего-то: переделать эксцентриковое колесо, угол наклона резательного аппарата увеличить, да окно выброса побольше сделать — и все. Как миленькая по семьдесят гектаров подкашивать будет.