Свадебный переполох
Шрифт:
— И куда же вы пойдете — предатели, нарушители присяги? Нет, вас мы берем с собой.
— Но вы обещали…
— Жизнь, а не свободу, — Клод сухо, неприятно засмеялся. Совсем тихо…
Его почти не слышно — и хорошо. Леон не собирается слушать этого секретаришку. Лорд Таррент сейчас немного отдохнет и…
Юноша попытался встать… нет — пошевелиться. И на миг небо вдруг стало совершенно алым. Ярким, как былые платья Карлотты.
Вино из разбитого графина…
А потом исчезло всё.
2
Небосвод
Небо — невозможно красиво, а тревога сжимает сердце. Где опять беда? С кем? Эйда?! Иден? Катрин? Старый герцог?
В последний раз такое было в зимний вечер у камина, рядом с герцогиней Тенмар. Под вой озверевшей вьюги за окном.
Кому было плохо тогда? А теперь? Не узнать. А значит — не стоит и разворачивать карету.
— Госпожа Ирэн! — Мари, шурша бледно-желтеющей прошлогодней травой, замерла чуть позади.
Ирия отступила на полшага влево. Не ко всем стоит поворачиваться спиной.
— Госпожа, мне страшно!
— Почему? — «Ирэн Вегрэ» обернулась к перепуганной служанке.
— Пойдемте лучше в дом. На такое небо нельзя смотреть!
Ну и не смотри.
— Это — просто закат. Очень красивый.
И зловещий, как… Ральф Тенмар.
— Когда такой закат — кто-то умирает! — Мари судорожно схватилась за свой диск.
Хорошо хоть не за фигурку — на другом шнурке. Надо будет на подъездах к Лютене снять с горничной все амулеты. Старик Тенмар разрешает двоеверие в своем герцогстве. А в Лютене — ну как леонардиты увидят?
И еще стоит объяснить наивной Мари: цвет неба, символизирующий неотвратимую смерть, — сказки старых бабок. Иначе небеса всегда оставались бы оттенка алого бархата. В подзвездном мире — миллионы людей. Кто-то да умирает — каждый час… даже минуту.
Потом Ирия обязательно всё это скажет. Но не сейчас. Для объяснений — слишком тоскливо на сердце. У обеих.
Папа погиб ночью — неба сквозь наглухо задвинутые ставни видно не было. И «баронесса» уж точно не напомнит служанке, что в ночь смерти Люсьена ни змеи с облаков не сыпалось. И оно было вовсе не алым. Просто черный холст, расцвеченный серебристой луной.
Все суеверия — глупости. Через три дня Ирия и Мари будут в Лютене. Там хватит и реальных опасностей. Совсем незачем добавлять к ним еще и придуманные.
3
— Джерри, Джерри, проснись! — Серж отчаянно пытался растолкать друга.
А тот мечется то ли в кошмаре, то ли уже в бреду. И никак не просыпается. А рука его — слишком горяча!
Кридель встревоженно приложил ладонь ко лбу Роджера. И чуть не отдернул. При всём отсутствии у Сержа лекарских познаний, ясно как светлый день — лихорадка.
Ничего не поделаешь — придется будить Анри. Хоть бывший
…Вчера, когда гладиаторов несли на опостылевших носилках под вой опостылевшей толпы плебеев, к ним сквозь людское болото пробилась старуха. Чисто одетая, с убранными под платок волосами. В руках — цветы. Пунцовые розы.
Только потому стража и пропустила, иначе бы… Серж слышал, какие ругательства изрыгал потом центурион — тот самый.
Потому что старая мегера вместо того, чтобы увенчать героев дня розами, с яростью швырнула злополучный букет в лицо Тенмару. Оглашая площадь воплем:
— Проклятый убийца!
Тот привычным движением фехтовальщика увернулся. Лишь один цветок задел по виску — мгновенно выступила кровь…
Сидевший рядом Кридель успел это заметить — прежде чем несчастная роза отлетела уже в него. И намертво вцепилась в край позолоченного плаща. Растерянно отдирая ее, Серж с непонятной обидой ощутил боль сразу нескольких уколов. Не цветок — зверь! Под стать хозяйке.
Старуху уже волокут прочь крепкие руки стражников. Под ее отчаянные вопли:
— Мерзавец! Подонок! Ты убил моего сына, ты! Будь проклят, умри сотню раз! Пусть тебя предадут все! Пусть тебя зарежет твоя шлюха — если она у тебя есть! Пусть ты увидишь смерть своего отродья! Пусть гиены, что породили тебя, умр…
Молодой страж замахнулся на сумасшедшую копьем. И только тут белый как смерть Анри рявкнул:
— Отпустите ее!
— Господин гладиатор, она пыталась вас убить, — неуверенно возразил тот. — И потом, проклятие…
— Чем убить — цветами? — Тенмар, соскочил с помоста. Перешагнул через жалкий ковер умирающих роз. — А в проклятия я не верю. Отпустите ее!
Старуху аж затрясло:
— Мною от грехов откупаешься?! Не выйдет! — Едва выскользнув из солдатских рук, она отступила к толпе на три шатающихся шага. — Не выйдет!
Миг — и выхватила из-под ворота белоснежной туники кинжал. И — себе в грудь. По самую рукоять.
Анри опоздал на долю мгновения. И теперь старуха оседает ему на руки, пятная их кровью:
— Будь проклят!.. — кровь пузырится и на губах… — Пусть и твоя мать… не дождется тебя. Пусть тебя убьет… та, кого ты полюбишь, а ты — ее!..