Свеча
Шрифт:
Том поморщился:
– - Их мысли напоминают болото. Там только нажива и удовольствия, а больше нет места ни для чего!
– - Тогда зачем они идут за музыкантом?
– - Они уверены, что он их ведет туда, где сбудутся их мечты... Жаль, что я не могу почувствовать Флейтиста... Потому что боюсь: неужели есть где-то во Вселенной такое место, где могут осуществиться такие низменные и грязные мечты?!
Вереница скитальцев исчезла в никуда, а мы продолжили движение вниз. Вперед.
На нижнем этаже не было железных
Дай мне Бог превозмочь эту боль!
Дай мне Бог хоть на миг стать собой!
Дай мне Бог превратить в сахар соль!..
Песня смазалась, но осталось ощущение безысходности и робкой надежды на чудо.
А тоннеля подземного хода мы снова так и не нашли...
Уже поднимаясь в комнату, Том сказал:
– - "Дай нам, жизнь, лишь остаться собой!"... Вот слова, которые стоило бы там спеть... А просить Бога или Дьявола -- пустой номер: у сильных не просят, если они сами не пожелают предложить и исполнить... Впрочем, потеряв себя, просить уже бесполезно... А оставшись собой -- и без сильных сохранишь свою честь и совесть...
В комнате Том осторожно погасил свечу и легко выпрыгнул в окно. Я кинулся к распахнутым створкам, крича на ходу: "Высоко! Разобьешься! Сто-о-ой!!" и проснулся. Свеча не горела, но воск еще был мягким и горячим. Она сгорела на две трети.
Окно было нараспашку, и я выглянул наружу, с облегчением увидев, что внизу нету ни тела, ни следов от падения с такой высоты...
День был неумолим в своей буденности. И в какой-то миг я осознал вдруг неумолимость законов этой сказки. Три желания джинна, три орешка для Золушки, три встречи с другом... Едва догорит свеча -- и я уже никогда больше не увижу Тома. Я ринулся к выходу, но мне снова не удалось вырваться наружу. Я молил и грозил, но что может сделать мальчишка каменному крылатому дворецкому? Не кусать же его, в самом-то деле! Я вернулся в комнату и плакал, плакал до вечера, осознавая бессилие что либо изменить. А вечером решил не зажигать свечу. Твердо решил. Что ни случится -- она не сгорит, и сказка не уйдет.
И в третью ночь, как и во вторую, Том присел на уголок кровати. Он возник из ниоткуда, словно корабль Теней... Но сегодня он был странно печален.
Он полез под подушку и вытащил оттуда огарок свечи, спрятанный мною. Подковырнул ногтем, поправил фитилек. Вздохнул. Лишь грустная улыбка тронула губы Тома.
– - И этим ты поманил меня... Простая свеча, простой осколок подзорной трубы и простая мечта о встрече зажгли маяк, ярче которого я не видал...
Свеча задымилась и зажглась. Сама собою.
Так началась третья ночь...
Ночь третья... Она мне запомнилась кусками. Обрывками. Каждый из них -грань кристалла событий,
Темнота. В темноте детская рука держит горящую свечу. Отчетливо видно только пламя и кусочек пространства вокруг него.
В темноте звучат голоса:
– - Сегодня последняя ночь... Я ухожу...
– - Так это правда?
– - А ты думал, что сон?
– - Кто ты?
– - Ты знаешь ответ -- Том. Тот, кто готов тебе помочь...
Свеча щелкает, пламя мечется и снова замирает, еле-еле подрагивая.
– - Ты готов уйти со мной?
– - спрашивает первый голос, детский, но не по годам серьезный. Это Том.
– - Да...
– - отвечает второй голос, тоже детский, но какой-то немного печальный. И все же это -- не печаль отчаяния, а скорее -- печаль птицы в золотой клетке, которая еще не поверила, что вдруг дверца открылась. Мой голос...
– - И ты не пожалеешь ни о чем, что оставляешь здесь?
– - продолжает первый голос.
– - Нет!..
– - отвечает второй.
Рука Тома наклоняет свечу, и воск ее капает на деревянный стол, еле высвеченный одиноким пламенем. Затем рука ставит свечу в этот воск, прижимает, чтобы та закрепилась.
Пламя становится ярче и от него протягивается в пространство, к самому ночному светилу, лунная дорожка. Первый голос говорит:
– - Мы сможем идти лишь пока горит свеча. И если мы не успеем -- все вновь вернется на круги своя. Для тебя...
– - А для тебя?
– - спрашивает второй.
– - Я просто исчезну, как сон...
Высокое стрельчатое окно замка. Распахнутое. Сквозь него протянулась в пространство дорожка из лунного света. На дорожку ступили двое ребят (я словно вижу нас обоих со спины). Один -- в полувоенной оранжевой рубашке и шортиках, с длинными льняными волосами. Второй -- в черном дворянском камзоле, который мне тогда до чертиков надоел! Мальчишки, увиденные вдруг мною нынешним со стороны...
Прямо из замкового окна они рванулись по лунному лучу к далекой тени, затаившейся у светлого лика ночного светила...
Они вышли прямо через окно, и лунный луч держал их надежней стального моста. Лунная дорожка хрустально сверкала, и волны легкой зыби разбегались из-под ног при каждом шаге... Под ними расстилались залитые призрачным ночным светом земли, мелькнула залитая Луной уснувшая деревенька, негромко вскрикнула ночная пичуга... В мелодию ночи вплелся звук серебра -- это зазвенели из ниоткуда струны лютни. Звонкие струны итанского серебра.
Друзья шли все дальше от ненавистного замка, где было все, но не было свободы, и свежий ветер развевал им волосы, освежал и бодрил. А за спиной таял одинокий свечной огонек. Оттуда, из прерывистого сияния за спиной, чистый голос Менестреля начал новую, незнакомую песню. Ее слова подталкивали ребят вперед, как ветер -- паруса.