Свечка. Том 1
Шрифт:
Ты узнал его и сразу вспомнил: Толик Куставинов…
Поднялся, и в виске застучало – тук-тук-тук, и в ушах протяжно, жалобно зазвенело.
Он смотрел на тебя, видимо не до конца узнавая, и потому не двигался с места, а ты почему-то сел.
Возникла напряженная тишина, какая случается, когда непонятно, куда все повернется, когда все может быть…
– Ну что, он? – спросила Галина, из самых последних своих сил изображая спокойное равнодушие.
– Да он, кто же еще! – закричал парень громко и звонко, и ты вспомнил, как точно так
– Он, конечно, кто же еще?! А вы что, сомневались?!
В ответ сделалось шумно: старуха засмеялась и что-то радостно затараторила, старик одобряюще загудел, а дочь их, прижимая ладонь ко рту и подтягивая к шее плечи, торопливо вышла из комнаты.
Узнал, конечно он узнал тебя, хотя ты изменился за эти полгода больше, чем он: неволя меняет человека сильней, чем его меняет время, не меняет даже – корежит.
Узнал, конечно узнал, просто не знал, как общаться с тобой сейчас: обнять, пожать руку или просто сказать: «Здравствуйте».
– Здравствуйте, – сказал он, после чего подошел, крепко, до боли, пожал твою руку, а потом неловко обнял.
– «Россия с колен поднимется?» – шутливо напомнил ты.
– А куда она денется! – прокричал в ответ Толик и махнул рукой, – ты для него сейчас был важней России. – Галька, ты где его нашла? Гальк, слышь, ты где там?! – От его очень громкого и очень звонкого голоса звенело в ушах.
Галина Глебовна торопливо вернулась в комнату с полотенцем в руках.
– Чего орешь? – спросила она озабоченно, не глядя на брата, не глядя ни на кого.
– Я не ору! – проорал он в ответ. – Я спрашиваю, где ты его нашла.
– Около библиотеки имени Ленина.
– Вот! – еще громче закричал, обрывая сестру, брат. – Я сразу сказал: его не на вокзалах надо искать, не возле школ и детских садов, как эти гады написали, его надо в библиотеках искать и в книжных магазинах! Правильно?!
По-прежнему ни на кого не глядя, по-птичьи дернув головой, Галина кивнула, подтверждая слова брата.
– Я по книжным магазинам мотался, а ее отправил по библиотекам. И одевайся, говорю, по-спортивному, потому что от библиотеки до библиотеки бегать будешь. А знаете, почему библиотеки и книжные магазины? – Это он уже к тебе обращался и тебя спрашивал. – Потому что вы всю ночь мне тогда в обезьяннике про книжки говорили и про то, что надо их читать. Я даже слова ваши запомнил: «Читайте книги, а все остальное приложится». Ну признавайтесь, это ваши слова? Это вы говорили?
Ты смущенно улыбнулся, уточняя:
– Ну, вообще-то, это Достоевский говорил.
– Вам лично говорил? – обрадовался Толик.
– Прямо так и говорил? – удивилась Анна Ивановна.
– Мам, Достоевский давно умер, – сказала Галина, вздыхая и косясь на тебя, и тут же упрекнула брата. – А тебе надо знать, двоечник.
– Да я знал, забыл просто, – отмахнулся Толик. – Ты лучше расскажи, как ты его опознала, узнала то есть, как подошла,
Галина глянула на тебя коротко и смущенно.
– Узнала, подошла, поздоровалась…
Она не сказала ничего о твоей речи перед памятником Достоевскому, и даже взглядом ты не напомнил ей о том, как она шпарила кусками из «Бедных людей».
Вы еще почти не были знакомы, а у вас уже образовалась тайна, ваша первая тайна.
– Иди мой руки, я сейчас пирог с картошкой принесу, – сказала она и вновь вышла.
– У меня руки чистые, – ответил сестре брат и шлепнулся на стул рядом с тобой.
– Неслух, – обращаясь к тебе, прокомментировала Анна Ивановна.
Сын засмеялся.
– Ну что, намолила? – спросил он, глядя на нее насмешливо и откидываясь на спинку стула.
– Намолила, да, – кивнула она кротко и горделиво и, поджав губы и вскинув остренький подбородочек, прибавила: – И Евгень Алексеича намолила, и тебя из плена вымолила.
Толик засмеялся и хлопнул ладонью по столу.
– Да ты же не знала, что я в Чечне! Вы же не знали ничего!
– Не знали, зато чуяли, – не без обиды в голосе возразила старуха. – У нас после Васеньки чутье на это образовалось.
– Я знала! – сердито крикнула из кухни сестра.
– Ты – да, а они – нет. – Толик повернулся к тебе: – Васька – это брат мой старший, в Афгане погиб, на мине подорвался, да я ж вам рассказывал, помните?
Ты кивнул и, взглянув на старуху, спросил тихо, но очень серьезно, рассчитывая на серьезный же ответ:
– Анна Ивановна, а вы верите в Бога?
Она даже вздрогнула от такого вопроса, никак его не ожидая, от волнения напряглась, но тут же успокоилась и заговорила доверительно и деловито, как будто речь шла не о существовании Бога, а о рецепте засолки огурцов:
– Понимаете, Евгень Алексеич…
– Да не верит она! – заорал, перебив мать, Толик.
– Понимаете, какое дело, Евгень Алексеич… – повторила старуха, но сын вновь перебил ее и заглушил:
– И никто у нас в семье не верил и не верит! Говорят, на войне все верят. Неправда! Я не верил, ни разу не верил. Даже когда в плен попал – не верил! Что я, дурак, что ли…
– Понимаете, Евгень Алексеич… – Старуха словно не слышала ничего, кроме твоего вопроса, осторожно и старательно подбираясь к своему ответу. – Понимаете, Евгений Алексеевич… тут вот какое дело… Тут верь не верь, только куда ж от него денешься…
– От кого? – ты понял, но почему-то предложил уточнить.
– От Него, – со значением ответила старуха.
Толик вновь засмеялся и хлопнул по столу ладонью.
– Ну, мать, ты даешь!
– Да замолчи ты наконец, балабол! – громко крикнула из кухни сестра.
– Сама замолчи! – еще громче крикнул ей брат.
Совсем взрослые, в доме своего детства и в присутствии отца и матери они вели себя как малые дети.
Ответ тебя удовлетворил, но требовались уточнения.
– А как вы за меня молились? – тихо спросил ты.