Свечка. Том 2
Шрифт:
Подарки и денежные подношения благосклонно принимаются.
Неявка по уважительным причинам принимается к сведению.
Жених
Невеста
Свадьба то ли с жуликом, то ли с сумасшедшим с дворянско-подзаборной фамилией Черняев-Бастардов, к счастью, не состоялась, тут, как говорится, помогло несчастье – мама скоропостижно скончалась.
Рассказав об этом,
А об отце Евгений Алексеевич говорил радуясь и смеясь. Отец не верил в свою смерть, похоже и Золоторотов не верил в принесенное из далекой мордовской зоны об этом известие, да мне самому иногда начинало казаться, что веселый старик с лысым черепом, крепкими челюстями и могучими руками появится однажды в «Маяке» и воскликнет сипло и басовито: «Ох и ловко!».
О зоне, где провел три с половиной года (вместе с предварительным заключением получилось четыре), Евгений Алексеевич рассказывал сдержанно и просто, и при этом глаза светились счастливым светом.
Слушая его рассказы об обиженных, я не раз смеялся…
Кстати, внешней причиной того, что они там, в «Ветерке» уверовали, был ветер, точнее – тяга в печи кузницы, куда герой моего романа сунул трижды переписанный «Левит», когда внезапно на промке начался шмон. Тяга подняла рукопись в воздух, а ветер разнес их над зоной и опустил на головы опущенных.
А у собачки была ложная беременность, у них это часто бывает.
Ну и главное, хотя непонятно, что во всей этой истории считать главным…
– Основное состояние там – одиночество, нервное, напряженное одиночество: все время среди людей и все время один…
Золоторотов произнес эти слова тихо и доверительно, вздохнул и продолжил, говоря так, как будто говорил их не раз:
– Жизнь на зоне уныла и однообразна, души пустеют и скукоживаются, причем не только у заключенных и охранников, но и у тех, кто остался на воле. Это, знаете, как со смертью, с насильственной смертью – убивают не одного, но всех, кто знал убитого и любил, пусть не до смерти, но тоже убивают – мать убитого, любимую убитого, детей убитого…
Я слушал Золоторотова, смотрел на него, как бы сливаясь с ним – то, что происходило там с ним, происходило здесь со мной, и, кажется, в тот момент, он превратился в ты…
…Однажды ты почувствовал на себе чей-то взгляд.
Там каждый взгляд, каждое намеренное движение, брошенное невзначай в чей-то адрес слово имеет свой подтекст. Зэки не смотрят друг на дружку с тем, чтоб и на них никто не смотрел, – если ты посмотрел на кого-то, значит тебе от него что-то нужно. Но может ли он дать то, в чем нуждаешься, да и захочет ли?
И еще надо помнить, что только прося кого-то о чем-то, уже становишься его должником. Если просьба – рубль, то взгляд – десять копеек, а на зоне это тоже деньги.
А он смотрел…
Не в открытую, нет, но – посматривал, поглядывал, наблюдал.
С интересом, удивлением и неприятной такой усмешечкой, когда лежал на шконке у окна с книжкой.
– Что? Что он читал?
– Детективы.
– Детективы? Где он их брал?
– В библиотеке…
…Странное зрелище представляла из себя ветерковская
Хотя вряд ли в «Ветерке» так уж любили детективы, там вообще не очень любили читать.
А он читал по детективу в день. Лежал и читал.
– А он разве не работал?
– Нет.
– Разве такое возможно?
– Возможно. Или деньги его работали, или начальство приказало. Потом, у нас же были инвалиды, больные… Вообще, про него разное говорили…
– Например?
– Например, что он работает на органы и что его отсидка у нас, небольшая кстати, это то ли отмазка от гораздо более серьезного обвинения, то ли выполнение какого-то секретного задания.
– Секретное задание в вашем отряде?
– Нет, конечно… Но он не сразу попал в наш отряд и сам к нам попросился.
– Разве такое возможно?
– А почему нет? В петушатник конкурса нет.
– Как он выглядел?
– Как выглядел… Выше меня, шире в плечах, круглолицый… Глаза темные, круглые… Нос картошкой и губы красные, полнокровные… Темные волосы… Он был притягивающий и одновременно отталкивающий…
– Его фамилия – Космачев?
– Да, Космачев.
И не только смотрел, но все время пытался остаться наедине.
Я избегал этого, но однажды, замешкавшись, остался.
Это было в нашем бараке, в обиженной, как там говорили, хате.
Он неслышно появился из-за спины, смущенно улыбаясь и заглядывая в глаза, держа в опущенной руке детектив с заложенным на нужной странице указательным пальцем.
– Напрасно вы ко мне так относитесь, – заговорил он с легкой укоризной. Голос у него был мягкий, обволакивающий, уговаривающий
– Как – так? – спросил ты, напрягшись и глядя в сторону.
– Неприязненно. С подозрением. Я не желаю вам зла. Если человек смотрит на другого человека, это не значит, что он от него чего-то хочет. Я сам могу вам помочь. Деньгами, едой, лекарствами…
– Спасибо, мне ничего не нужно, – глухо проговорил ты, по-прежнему на него не глядя. Ты очень нуждался тогда в лекарствах – изнуряюще-беспрерывно тупой саднящей болью болел желудок, но от этого человека не взял бы ничего, даже если бы умирал.
– Дело в том, так получилось, что я с вами заочно знаком и много о вас знаю.
Ты скосил на него недоверчивый вопросительный взгляд.
Он улыбнулся.
– Не все, разумеется, но много… Я, например, видел, как вас брали – по телевизору показывали. Вы меня сразу тогда заинтересовали. Я потом ни одной публикации про вас не пропускал, читал в газетах. Я ставлю себя на ваше место… Нет, я бы так не смог. Вы сильный человек.