Свечка. Том 2
Шрифт:
Ты не знал ответа на этот заданный себе вопрос.
Впрочем, всё то были частности, мелкие частности, меркнувшие в свете твоего нового понимания действительности: «Если есть такие люди, значит, есть и бог».
У твоего вновь обретенного бога еще не было ни лица, ни имени, он не стал еще Богом, а потому не было никакой перед ним ответственности, он для тебя был, а ты для него еще нет, возможно, он не догадывался даже о твоем существовании. Подобную форму богообщения ты выбрал не намеренно, скорее подсознательно, для собственного и своего недавно рожденного бога спасения, догадываясь, что если ты и часу не смог общаться с
Впрочем, возможно, все это домыслы, скорее всего, это мне сейчас так кажется, но, как бы то ни было, ты испытывал в те дни давно забытый душевный подъем, который в свою очередь требовал общения.
Тебе нужен был человек или книга, причем книга предпочтительней.
Человек был, двое: бандит и доходяга, однако не только они, но и ты не испытывал желания общаться.
Книги же не было вовсе.
Однажды тебя охватило шальное и радостное чувство, и ты подумал с лихим озорством: «Ну, хорошо, если он есть, я готов объявить о себе, засветиться, пусть он теперь знает, что и я тоже есть, но тогда пусть здесь себя проявит – человеком или книгой, причем книга даже предпочтительней». Еще не уверовав, ты жаждал маленького, но чуда.
Разумеется, ты не формулировал вышеприведенную мысль так буквально, как я сейчас в попытке тебя понять: что-то взметнулось вдруг в душе и опало, и ты забыл или почти забыл о том своем требовании, когда появилось вдруг все, что хотел.
Причем не только человек, но и книга, и в первую очередь – книга…
…На четвертый день, получив прописанные врачом таблетки, ты вошел в палату и увидел на соседней кровати лежащего поверх одеяла нового соседа в голубом спортивном костюме и белых носках из ангорской шерсти.
Он спал, повернувшись к тебе спиной, по-детски подобрав под себя колени и сложив под щекой ладони.
Рядом на тумбочке были аккуратно сложены предметы гигиены и личные вещи новенького: кожаный несессер, тюбик зубной пасты, толстый блокнот и отдельно – книга.
Она лежала лицом вниз, название и фамилию автора прочесть было невозможно, и от этого была еще более притягательна и желанна, как женщина в маске или с вуалью на лице.
Вздыхая и ерзая, ты просидел минут пять и, поняв, что новенький проснется не скоро, осторожно протянул руку и взял книгу. Название удивило тебя своей неожиданным сочетанием слов и показалось знакомым: «Счастливые воды».
Имя и фамилия автора – Дмитрий Слепецкий – укололи, но не сразу разбудили память.
В растерянности и неожиданном волнении ты тер лоб, пока не вспомнил. Это была та самая книга, которую по твоей просьбе Гера искал и не мог найти.
Гера!
Не мог!
Гера не мог, а ты держал ее в своих руках!
Книга влекла, втягивала в себя, как в водоворот, суля эмоциональное и интеллектуальное блаженство.
На глянцевой обложке ее была изображена бликующая голубая вода бассейна, из которой торчали женские ноги в форме буквы V, определенно означавшей викторию, то бишь победу. Ты не любил глянцевых обложек, и эта, по правде сказать, не понравилась своей аляповатостью, но фамилия автора, человека, которого ты лично знал и уважал, заставляла об этом не думать.
Ты понимал – дело не в обложке, и открыл книгу.
На титуле была дарственная надпись, написанная широко, но разборчиво, и, изголодавшись
Ты вспомнил, какое сегодня число, понял, что надпись датирована сегодняшним днем, и тебя охватило удивление, переходящее в потрясение.
Нет, ты не знал, решительно не знал, как все это понимать и что про все это думать!
– Удивлены? – спросил новенький. Он сидел на кровати напротив и смотрел приветливо.
В своем удивленном волнении ты не заметил, как тот сел, не слышал даже, как заскрипела кровать.
Ты смущенно кивнул и взволнованно заговорил:
– Да, удивлен. Очень удивлен. Дело в том, что я долго искал эту книгу, точнее, мой друг по моей просьбе искал и не мог найти… А тут вдруг…
– Чудо? – подсказал собеседник.
– Чудо! – торопливо согласился ты, глянув на него удивленно и благодарно.
– Чудо, – повторил новенький, но в голосе его присутствовала ирония.
Ты не знал, что говорить.
Ты молчал, неизвестный тоже помолчал и задал неожиданный вопрос, который должен был расставить для тебя все точки над i, но из-за твоей растерянности это случилось не сразу:
– А друга зовут Гера?
Ты поднял на собеседника глаза.
Нет, ты его не узнавал, все еще не узнавал, но сомнений быть не могло: перед тобой сидел тот самый человек, с которым ты познакомился в первые, самые первые три дня и три ночи, и ты говорил с ним на темы, на которые никогда ни с кем раньше не говорил: Лжедмитрий, Ленин – Ильич, плохо видит – Слепецкий, да-да – Слепецкий, Дмитрий Ильич Слепецкий!
– Это… вы?..
Твое волнение мгновенно превратилось в восторг, и не в силах сдержать своих чувств ты подался к нему и крепко обнял.
– Да вы просто… каменный гость… – шутливо проворчал Слепецкий, имея в виду твои загипсованные руки.
– Извините, – смущенно засмеялся ты, глядя на старого знакомца во все глаза и не узнавая его.
Но как же он переменился!
Во-первых, он был гладко, можно сказать, образцово – как на рекламных фото в парикмахерской, выбрит. Но если раньше под модной трехдневной щетиной виделись брыли стареющего, не очень здорового, склонного к полноте мужчины, то теперь лоснящаяся живым блеском кожа была туго натянута на крепких скулах и подбородке. Он похудел, но не так, как худеют голодные и несчастные, не имеющие в жизни цели, а так, как это делают сытые, счастливые и целеустремленные: хорошее питание, здоровый образ жизни, а главное – цель, и вот – результат на лице…
Очков с затемненными стеклами тоже не было – почти в упор на тебя смотрели уверенные в себе, стопроцентно видящие глаза Слепецкого.
За те несколько месяцев, что вы не виделись, он помолодел лет на десять, тогда как ты лет на десять постарел, и сейчас он смотрел на тебя с превосходством молодости.
– Боже, как вы переменились… – проговорил наконец ты.
– Надеюсь, в лучшую сторону? – снисходительно улыбнувшись, спросил Слепецкий.
– В отличную! – воскликнул ты.
– Вы тоже переменились, – задумчиво проговорил Слепецкий, глядя на тебя, как смотрит врач на очень запущенного, хотя и не безнадежного еще больного.