Свергнутые боги
Шрифт:
Потом стали обещать перевод из райцентра в областной центр и двухкомнатную квартиру. Медицинская практика тоже не радовала. Лечили народ как попало. Медпомощь сводилась к выписыванию таблеток и редкому назначению уколов. Количество таблеток ограничивалось нешироким выбором самых распространенных и безобидных. Их чаще приходили съесть симулянты, у которых в тот день намечались дела серьезнее работы. Постепенно Леня дорос до должности главврача местной поликлиники.
В основном народ от всех болезней лечился народным методом – при помощи спирта. Постепенно Бельский, талантливый врач, тоже стал практиковать этот метод на других и на себе. На почве
Он как медик знал, что алкоголь в теле человека вырабатывается для расслабления мышц после нагрузки, но со временем организм привык к способам более легкого получения этого фермента извне. В медицине это называется алкогольная зависимость.
Мечта возглавить строящуюся центральную больницу города рухнула, когда приехавшая инспекция обнаружила недостачу спирта в поликлинике. Брать спирт под роспись было легко, о возникновении необходимости объяснения, куда девается спирт, задумываться не приходилось. Часть спирта удалось списать, но общая недостача поликлиники составила немалые пятьдесят шесть литров. Чтоб не посадили и все сошло на тормозах, помог влиятельный партийный деятель администрации города Клавдий Петрович, который уважал Бельского как перспективного специалиста. Пришлось «добровольно» перевестись рядовым врачом в поселок Бреды, некогда основанный как опорный пункт оренбургского казачьего войска, куда давно не могли укомплектовать полный штат медперсонала.
Так Максимыч осел в этих краях.
Параллельно с откровениями Чехова все больше и больше раскрывался Прапор. С каждым выпитым стаканом в его глазах прибавлялось горечи. Иваныч вспоминал, как солдатом-срочником повидал войну в Афганистане, как бессмысленно умирали молодые пацаны, как смерть ходила рядом. Все эмоции горьким ядом просачивались одним словом «гады» и постукиванием кулаком, с зажатым в нем стаканом, по столу. Чтоб смягчить воспоминания о войне, Василию Ивановичу пришлось еще не раз сходить и наполнить графин.
Когда Максимыч начал делиться своими планами по постройке трехэтажной больницы «со всеми удобствами» в селе, Прапор стал выпроваживать его домой. Обед слегка затянулся, солнце уже почти спряталось за горизонт. Уходить Максимыч явно не собирался, но тут хлопнула калитка, и в дверях кухни появилась крупная женщина, по ширине в плечах как прапорщик, но почти на голову выше.
– И что тут за попойка? – неласково поинтересовалась она. – Иваныч, ты опять моего мужа спаиваешь? У нас же недавно состоялся с тобой по этому поводу разговор.
При ее появлении Максимыч, как провинившийся ученик, вскочил на ноги, с трудом, правда, на них держась.
– Татьяна, ты давай мне здесь не это… – заплетающимся языком попытался показать, кто в их семье главный, Максимыч.
– Что «не это»? Опять нажрался, скотина? У нас с тобой разговор позавчера, кажется, уже был? Я предупреждала о последствиях. – Тетка медленно направлялась к Максимычу. Доктор в попытках спастись смог лишь обойти стол и прижаться к стене.
Прапор только исподлобья скосил глаза.
Стольник встал со своего места и перешел в другой конец кухни, чтоб удобнее было наблюдать за происходящими событиями.
– Нормально все, Татьяна, мы много не пили, нам завтра ехать в город – человеку помочь надо, – пробурчал Иваныч.
– Вижу я, как вы не пили. А этого из запоя ты выводить будешь? – гневно прошипела Татьяна. – А ну, быстро пошел домой, алкаш чертов!
Последняя
– Иваныч, не ссорься со мной, больше предупреждать не буду, – гневно заявила Татьяна и вышла следом за мужем.
Глядя на ее грозный вид, Стольник понял, почему даже супруг называет ее полным именем. Такую громадину уменьшить не представлялось возможным, а видя гневные искры в ее глазах, ни одного человека не тянуло на ласку.
Стольник смотрел на блики света в полупустом графинчике водки. Зачем люди вводят себя в состояние иллюзии этой жидкостью? Наверное, их страшит окружающий мир и они не видят в себе сил изменить действительность? Не проще тогда им тоже потерять память?
– Молодец баба. Если бы не она, Максимыч уже давно бы совсем спился и под забором помер, лупит его, вот он ее боится и держится, понемногу пьет. Раз в месяц, правда, стабильно в запой уходит, дня три вот только как очухался, – не меняя позы, объяснил Прапор.
– Зачем тогда пьешь с ним? – фыркнула Светка, которую не радовали пристрастия отца.
– Молодая ты еще, не понимаешь совсем жизни. Это же Россия, с кем-то пить все равно надо. Пить одному – это алкоголизм какой-то получится, – глубокомысленно изрек Прапор, обнажая глубинную философию русской души.
Стольник подошел к окну, вглядываясь в сумерки, заполняющие улицу.
Загадочное слово «Россия» запало в память.
Глава 6. Открытие слов
Эту ночь Стольник провел в доме. Правда, доведя его до дверей, хозяин дома все-таки запер найденыша на замок со словами: «Девочка у меня, нечего ночью по дому лазить».
Собственно, лязг замка и разбудил его под утро. Стольник открыл глаза и увидел, что в дверном проеме стоит Прапор, в военной форме и аккуратно причесанный.
– Приводи себя в порядок, я пойду пока схожу Вовку пну, водителя милицейского, а то наверняка проспал, – скомандовал прапорщик.
Вставать не хотелось. Возможно, сказалось то, что под набегающие мысли ему было сложно уснуть. Хотя мыслями это тоже трудно назвать – скорее, цепь вопросов. Зато Стольник, кажется, понял суть этого мира. Весь мир был большим вопросом и делился на целую череду малых вопросов, которые в свою очередь опять делились на бесконечное количество вопросов. На этот абстрактный образ Стольника вчера навел Прапор, когда предложил ему спрашивать. А вопросов было так много, что невозможно, оказалось, понять, какие из них важнее. Хотя первый вопрос он сумел задать сам себе: «Кто я?» И не нашел что ответить. А когда задал этот вопрос Василию Ивановичу, тот в хмельном раздумье воскликнул с какой-то необыкновенной горечью: «Ты думаешь, я знаю кто Я? Ты думаешь, знаю, зачем живу? Не знаю, вот и пью, потому что осознаю бессмысленность своего существования.
Раньше пил потому, что было хорошо, молодость, веселье, а потом война, воспоминания о которой гложут. Когда женился, Оксана мою избранницу звали. Дети долго у нас не получались, когда Светик родилась, вроде все, живи и радуйся, а нет. Умерла моя Оксана, когда дочке еще четырех лет не исполнилось. Быстро ее болезнь забрала, и еще мне одну боль добавила. Теперь пью, потому что все обыденно. Нет надежд на другие радости.
Наверно, беда России в том, что мы сначала пьем, когда хорошо, а потом, когда плохо, а то состояние, когда не пить, мы еще не придумали. Не пей водку, мой тебе совет, а то все твои мечты и твои желания сгорят в стакане».