Сверхъестественное в первобытном мышлении

Леви-Брюль Люсьен

Итак, не входя в крайне изменчивые подробности обрядов, происходящих в период между моментом, когда умирающий испускает дух, и тем более или менее близким днем, когда совершаются похороны в собственном смысле слова, а особенно не возражая против утверждения, что при помощи этих обрядов первобытные люди часто стремятся достигнуть нескольких различных целей (устранения осквернения, причиняемого близостью трупа, содействия слабому покойнику, который еще не имеет духовного тела, но уже потерял человеческое, ограждения оставшихся в живых от всяких поползновений со стороны покойника относительно виновника его смерти), принимая все это во внимание, можно признать, что общая ориентация обрядов является мистической и стремится худо ли, хорошо ли устроить положение покойника к его собственному удовлетворению и благополучию живых. Боас воспроизвел очень поучительный рассказ одного воскресшего шамана, в котором последний рассказывает, что он испытал в первые дни после смерти. «Когда я перестал жить, — говорит он, — я не испытывал никаких страданий. Я сидел возле моего тела, я видел, как вы приготовляли его к погребению, как рисовали наш герб на моем лице… к концу четвертого дня мне показалось, что нет уж ни дня, ни ночи. (Таким образом, в течение четырех дней покойник постепенно все больше отдалялся от обычной обстановки живых, которая еще

хорошо воспринималась им сейчас же после смерти: все, что делается в период между моментом смерти и погребальными церемониями, имеет целью ослабить партиципацию между покойником и его сущностью как живого человека, предуготовить его для других партиципаций.) Я видел, как вы уносили мое тело, и я почувствовал себя вынужденным сопровождать его, несмотря на желание остаться в нашем доме. Я просил каждого из вас дать мне поесть, но вы бросали пищу в огонь, и тогда я почувствовал себя насытившимся. Наконец, я подумал: „Должно быть, я умер, ибо никто меня не слышит, и пища, пожранная огнем, меня насыщает“. Я решил тогда отправиться в страну душ». Этот шаман, как и его слушатели, совершенно не сомневается в том, что душа покойника желает остаться около живых и она действительно там останется, если погребальная церемония не заставит ее последовать за телом.

Дело может представляться так, что душа покойника не удаляется непосредственно после совершения погребальных церемоний. Например, у зуньи душа покойника, несмотря на то что погребение совершается у них сейчас же после смерти, бродит по селению в течение последующих четырех дней и отправляется в свое далекое путешествие лишь на утро пятого дня. И наоборот, часто упоминаются такие обряды, которые призваны изгонять душу покойника даже до похорон. Так, у байдиев Южной Индии существует верование, будто дух покойника пребывает в доме до пятого дня. «Перед тем как ложиться спать в этот день, обитатели селения насыпают пепла перед дверью помещения, в котором покойник испустил дух, тщательно следя за тем, чтобы не наступить на порог. На завтрашнее утро они осматривают пепел для того, чтобы убедиться, нет ли на нем следов раздвоенной ноги духа. Если следов нет, следовательно, дух ушел; в противном случае призывают колдуна для того, чтобы изгнать духа». У малабарских тайанов «на утро третьего дня… ближайший родственник приносит в комнату, где лежит покойник, сосуд, полный дымящегося похоронного риса. Его тотчас уносят в расчете, что дух покойника, проголодавшийся за три дня поста, жадно устремится вслед за соблазнительным блюдом. Затем захлопывают дверь, и, таким образом, дух оказывается снаружи». Наконец, чтобы не умножать количество сходных примеров, укажем, что у ибанов и даяков Саравака с наступлением ночи «мананг (знахарь) совершает церемонию, которая называется базерара, т. е. разделение… Туземцы верят, что церемония отделяет душу покойника от душ живых: его таким путем заставляют забыть живых и лишают способности возвращаться для увлечения с собой душ друзей и родственников». Не имеем ли мы здесь перед собой прозрачнейший символ разрыва сопричастности души покойника и его общественной группы? Тем не менее эти более или менее остроумные ухищрения, эти бесконечно варьирующие магические обряды, при помощи которых изгоняют или исключают из человеческого общества душу покойника, лишая ее мысли и желания вернуться в свое земное жилище, никогда не были бы достаточной гарантией, если бы погребальные обряды в собственном смысле слова, т. е. торжественное совершение похорон, не утверждали бы, кроме того, покойника в том состоянии, в котором он будет находиться впредь, с которым он должен сродниться после смерти, по крайней мере временно.

11

Период, протекающий между первыми погребальными обрядами и церемонией, завершающей траур, имеет разную продолжительность: он длится то несколько недель, то несколько месяцев, а то и много дольше. Бывает также, как показал Р. Герц, что заключительная церемония имеет тенденцию свестись к нескольким обрядам или даже слиться с первыми похоронными обрядами. Однако в большинстве по крайней мере низших обществ различие между тем и другим остается четким. Период этот отличается от предшествующего тем, что страха, внушаемого покойником, уже не существует. Живые уже не чувствуют больше, как покойник, несчастный и страшный, бродит близ оставшихся, готовый ниспослать им болезни и увлечь их за собой в страну мертвых. Магическая сила погребальных обрядов прервала по крайней мере в известной степени его сопричастность обществу живых. Она обеспечила покойнику устойчивое положение и вместе с тем гарантировала покой оставшимся в живых. Тем не менее отношения между покойником и живыми продолжаются: внимательное отношение к покойнику, приношение ему через правильные промежутки времени пищи, подарков, старание завоевать его благосклонность и в особенности избежать гнева, все общераспространенные обычаи ясно свидетельствуют о том, что и в данный период покойник сохраняет какую-то силу и власть над живыми. Обе стороны все еще имеют в отношении друг друга права и обязанности. Пребывая вне общества живых, покойник, однако, еще не совершенно чужд ему.

У арунта, например, «тело погребается очень скоро после смерти. в круглой яме: земля сгребается прямо на тело так, что получается маленький курган с впадиной на одной стороне. Для впадины выбирают всегда ту часть, которая направлена в сторону местонахождения покойника (мужчины или женщины) в Алчеринга, т. е. того места, где он (или она) обитал, когда он (или она) существовал в форме духа. Впадина должна дать возможность ултана (духу) покойника легко входить и выходить. Предполагается, что до заключительной траурной церемонии дух проводит часть времени в могиле, часть — в наблюдении за близкими родственниками и, наконец, часть — в обществе арумбуринга, т. е. своего духовного двойника». Покойник, несмотря на то что похороны уже совершены, пользуется полной свободой входа и выхода, он очень внимательно следит за поведением близких по отношению к нему. У североавстралийских племен «дух покойника, называемый унгвулан, пребывает неподалеку от дерева, на ветви которого положено тело, и время от времени посещает стоянку для того, чтобы посмотреть, соблюдают ли вдовы как следует траур… У него спрашивают совета относительно момента, когда должна быть совершена заключительная церемония».

Совершенно естественно в этот период внимательное отношение к нуждам покойника. В Новой Гвинее «в течение некоторого времени очень заботятся о могиле, на ней сажают деревья и через правильные промежутки времени устраивают праздники в честь покойника», в которых он, естественно, принимает участие. То же самое мы видим

и у бразильских бороро. «Первое погребение происходит на второй или на третий день… Тело кладется на землю в лесу близ воды. По истечении двух приблизительно недель на трупе не остается больше мяса, и тогда устраивают заключительный праздник, цель которого — украсить и наложить повязки на скелет. В промежутке живые сносятся с покойником днем и особенно ночью через посредство траурных песнопений. После второй церемонии до покойника больше никому нет дела». В Калифорнии у йокаев принято «кормить духов мертвых: в течение целого года близкие приходят каждый день в те места, которые часто посещал покойник при жизни, и раскладывают на земле продовольственные припасы… Мать ходит каждый день на место, где играл ее ребенок, или на его могилу: здесь она выжимает молоко из груди… Как йокаи и конкау, сенелы считают необходимым кормить души мертвых на протяжении года».

Эта обязанность, строжайше выполняемая, действительна только в течение ограниченного срока. Пока покойник пребывает по соседству, пока он приходит и уходит по своей воле, пока наблюдает за группой, к которой принадлежал, он имеет право на многое и требует, чтобы ему давали то, что полагается. Со второй церемонией все кончается. Позволительно думать, что главная, если не единственная, цель этой церемонии — окончательный разрыв связи, которая, несмотря на все, делает покойника сопричастным жизни общественной группы. Вторая или, в зависимости от обстоятельств, последняя церемония довершает смерть, делает ее полной и окончательной. Отныне душа покойника уже не будет оказывать индивидуального воздействия на общественную группу по крайней мере в течение неопределенного периода, пока она ждет своего перевоплощения. Так, после подробного описания заключительной церемонии, основной обряд которой завершается переломом кости, Спенсер и гиллен прибавляют: «Как только кость переломлена и положена в то место, где она останется навсегда, дух покойника, которого туземцы представляют себе размером в песчинку, возвращается в свою стоянку в Вингара и остается там с духами других членов тотема вплоть до своего перевоплощения». Герц в работе, посвященной коллективному представлению о смерти, привел множество примеров, заимствованных главным образом из обихода туземцев Индонезии, из коих вытекает, что смерть происходит в два приема и рассматривается как завершенная лишь после второго. Я ограничусь приведением нескольких фактов, наблюдавшихся в Америке и Африке. У сиуксов, «когда родители теряют сына, они отрезают прядь волос как раз надо лбом и кладут ее в обертку из оленьей шкуры… Они периодически делают покойнику приношения… В определенный момент обертку разворачивают, из нее извлекают прядь, т. е. духа, и погребают ее. Отныне сын окончательно отделен от своих родителей. Сиуксы думают, что, пока прядь не погребена, покойник действительно остается в доме, но после ее погребения сын умирает вторично». В британской Колумбии «через год после смерти человека родственники собирали большое количество пищи и одежды и устраивали на могиле новый праздник. Это служило концом периода траура: отныне родственники старались забыть покойника. На празднике сын покойника принимал его имя». Последняя деталь знаменательна, ибо имя человека составляет часть его личности.

Тарагумары в Мексике устраивают последовательно три праздника. На первом, который происходит почти через 15 дней после смерти, все справляющие траур во главе с шаманом обращаются к покойнику и умоляют оставить в покое живых… Второй праздник устраивается через шесть месяцев… Трое мужчин и три женщины относят на могилу пищу и питье; родственники остаются дома. Третий праздник — заключительное усилие отделаться от покойника. Церемония кончается состязанием в беге между молодыми людьми. «Все возвращаются радостными: они выражают удовлетворение подбрасыванием в воздух своих одеял, плащей, шляп. Мертвый, наконец, окончательно удален… Судя по названиям, которые тарагумары дают трем церемониям, цель первой — доставление пищи (покойнику), второй — обновление его продовольственных припасов, третьей — утоление жажды покойника. Каждая из них продолжается один день и одну ночь и начинается в тот час, когда покойник испустил дух. Для мужчины существуют три церемонии, а для женщины — четыре: женщина не может бежать так быстро, как мужчина, а потому ее труднее удалить. До заключительной церемонии ни вдовец, ни вдова ни в коем случае не вступают в новый брак: они боятся покойника больше, чем остальные родственники».

Однако эти самые тарагумары, после того как совершена заключительная церемония, знают, что им нечего больше бояться, и поступают соответственным образом. «Они без всякого волнения, — говорит Лумгольц, — смотрели, как я уносил останки их покойников, если только после смерти прошло несколько лет и были совершены все необходимые церемонии для отлучения покойников от нашего мира. Один тарагумар продал мне скелет своей тещи за доллар». Гуичолы также не боятся покойников, которые оставили наш мир сравнительно давно. Зная, что Лумгольц собирает человеческие черепа, они охотно ему приносили их. Точно так же негры Экваториальной Африки «боятся духов, когда смерть произошла недавно. Они носят на могилу покойников пищу, одежду, утварь, возобновляя запасы время от времени. В продолжение периода, определенного для траура, покойника вспоминают, его боятся… но позже негр перестает верить в существование духа покойника… Заговорите с ним о духе брата, который умер вчера, и он будет исполнен ужаса, но поговорите с ним о духах тех, которые умерли давно, и он беззаботно ответит: „Это кончено“, разумея, что они больше не существуют».

На Цейлоне ведда не обнаруживают никакого ужаса в присутствии скелета, принадлежащего давно умершему человеку. «Мы не встретили никаких затруднений при собирании скелетов веддов. Туземцы сами очень охотно показывали нам места, где они в соответствии с инструкциями английского инспектора погребали покойников. Когда мы извлекали скелет из земли, они почти всегда смотрели на него с любопытством и без малейшего волнения. Когда же требовалось разыскивать в песке мелкие кости рук и ног, они очень охотно нам помогали».

Герц прекрасно осветил, почему церемония, завершающая траур, отделяется от первых погребальных обрядов различным по продолжительности, но в общем довольно длинным промежутком времени. Для того чтобы могла быть совершена заключительная церемония и покойник удалился безвозвратно, отправился жить с другими духами, которые ждут своего перевоплощения, важно, чтобы он сам целиком обесплотился. Необходимо, чтобы плоть совершенно исчезла с его костей, чтобы закончился процесс разложения. Именно такое заключение вытекает из множества фактов, сообщенных Герцем, а также из подробного описания австралийских погребальных церемоний, данного Спенсером и Гилленом. Австралийцы время от времени посещают разлагающееся на ветвях дерева тело и спрашивают у духа, который пребывает где-нибудь поблизости, когда он сочтет кости достаточно освободившимися от плоти для того, чтобы могла быть совершена заключительная церемония.