Сверхнормальные. Истории, которые делают нас сильнее
Шрифт:
– Миссис Леонард… – начал он.
Учительница обернулась.
– Я не могу написать письмо, – безучастно продолжил Сэм.
– Почему? – спросила миссис Леонард, чуть склонившись к мальчику.
– Мне некому писать, – заявил Сэм и быстро перевел взгляд на испачканные мелом пальцы учительницы, а потом начал внимательно изучать пятна мела на ее широкой юбке клеш.
– Я уверена, что ты можешь вспомнить кого-нибудь, кому можно написать, – настаивала миссис Леонард.
– Нет, не могу. У меня никого такого нет, – опять повторил Сэм довольно строго и решительно.
Миссис Леонард посмотрела на мальчика и вдруг ошарашила его предложением:
– А почему бы тебе не написать письмо папе?
Сэм стоял у доски – потрясенный, сбитый с толку, не способный дышать. А затем, не говоря ни слова, вернулся к своей парте и написал письмо кузену, который жил в Техасе.
В ноябре мама подарила Сэму настоящую Библию в черном мягком переплете. Они ходили в церковь каждое воскресенье, но раньше у Сэма не было собственной Библии. Не зная, как еще расценивать этот поступок, мальчик решил, что раз отец от них ушел, он сможет найти в этой великой книге любую помощь, которая может ему понадобиться. По ночам он перелистывал тонкие, просвечивающие страницы и с удивлением обнаружил, что Библия полезнее, чем он ожидал. В ней подробно освещались многие темы, которых окружающие упорно избегали в разговорах. Секс. Любовь. Брак. Даже развод. Натыкаясь на места, где описывались разводы из-за прелюбодеяния, Сэм читал и перечитывал их ночь за ночью, пытаясь разобраться в смысле фраз, написанных причудливым языком, и в своей странной новой жизни. Однажды, сидя с мамой в автомобиле, мальчик набрался смелости и задал ей вопрос: «Мам, а папа ушел от нас,
Мама опять надавила на газ и быстро вздохнула.
«Боже, нет, конечно, – усмехнулась она. – Кому он нужен».
После этого Сэм больше не читал Библию.
В декабре того года Сэму казалось, что Рождество никогда не наступит; он ждал его, как никогда прежде. Рождество было таким особенным, таким чудесным днем – с четко прописанным сценарием и множеством замечательных ритуалов, – и теперь только этот день казался незатронутым новыми жизненными обстоятельствами мальчика. Санта-Клаус принесет подарки и Санта-Клаус ничуть не изменился. В канун Рождества, вскоре после того как он лег спать, Сэму что-то понадобилось, может, попить воды, и он на цыпочках прокрался по коридору к кухне.
Заметив, что в кухне кто-то есть, он успел спрятаться в нише; мальчику потребовалось какое-то время, чтобы понять, что он видит, но скоро он понял, что это была мама; она заворачивала в красивую бумагу с лентами подарки, которые якобы прибыли с Северного полюса. Сэм развернулся и прокрался назад в спальню; забираясь в постель, мальчик осознал, что теперь из его жизни ушли все мужчины: папа, Бог и Санта-Клаус.
Сэм помнит эти моменты очень ярко и живо, потому что они относятся к воспоминаниям, которые иногда называют воспоминаниями-вспышками [106] . Эти моменты словно выхвачены во тьме лучом яркого света и застыли во времени, как мгновенные снимки, навеки запечатленные в памяти [107] . Психологи из Гарвардского университета Роджер Браун и Джеймс Кулик предложили этот термин научному сообществу в 1977 году в работе, в которой высказали предположение, что при столкновении с по-настоящему шокирующими или значительными для нас событиями мы навсегда запечатлеваем их в своей памяти, как фотографии. Классический пример воспоминания-вспышки – знаковые, примечательные с культурной точки зрения моменты, которые запоминаются практически всем. Например, почти каждый американец помнит, где он находился и что делал утром 11 сентября 2001 года. Думаю, подавляющее большинство из нас предельно ясно и четко помнит, как услышали, что самолеты врезались во Всемирный торговый центр, и что сделали сразу после этого.
106
Roger Brown and James Kulik, «Flashbulb Memories», Cognition 5, no. 1 (1977): 73–99.
107
Исследования, изучающие воспоминания-вспышки, показывают, что особенно эмоциональные события воспринимаются нами как запомнившиеся более ярко и подробно, хотя запомнившиеся детали не всегда соответствуют действительности; см. также обзор в Elizabeth A. Phelps, «Emotion and Cognition: Insights from Studies of the Human Amygdala», Annual Review of Psychology 57 (2006): 27–53; Olivier Luminet and Antonietta Curci, Flashbulb Memories: New Issues and New Perspectives (New York: Psychology Press, 2008).
Брауна и Кулика в первую очередь интересовало, как люди запоминают шокирующие публичные события, но результаты их исследований показали, что культурное и личное пересекаются. Так, в рамках исследования воспоминаний-вспышек белых и афроамериканцев, о том, как они услышали об убийстве президента Джона Кеннеди, сообщило равное количество респондентов, в то время как о воспоминаниях об убийствах лидеров – борцов за гражданские права темнокожих американцев Мартина Лютера Кинга и Малкольма Икса рассказало гораздо больше афроамериканцев, чем белых участников. Это подчеркивает тот факт, что воспоминания-вспышки – не просто каталог событий, которые объективно важны либо экстраординарны. Здесь самое важное, насколько актуальным человек считает событие и насколько сильно оно влияет на его жизнь по субъективным ощущениям. Иными словами, воспоминания-вспышки – это эмоциональные воспоминания, имеющие особую значимость для нашей психики и жизни. Фактически сила и постоянство эмоциональных воспоминаний – один из основополагающих вопросов для исследователей человеческого разума. И кстати, на него до сих пор нет ответа.
В далеком 1890-м году отец американской психологии Уильям Джеймс писал, что некоторые воспоминания кажутся нестираемыми, потому что «впечатление было настолько возбуждающим эмоционально, что оставило шрам на мозговых тканях» [108] . Конечно, в XIX веке никто толком не понимал, что представляют собой такие «шрамы», но многие современники Джеймса пришли к похожему выводу. Французский невролог, основатель современной неврологии Жан-Мартен Шарко размышлял над тем, почему воспоминания о шокирующих событиях порой становятся не только постоянными, но и всепоглощающими, и функционируют как «паразиты сознания» [109] . В Австрии невролог и отец психоанализа Зигмунд Фрейд высказывал предположение, что его пациенты «страдают в основном от воспоминаний» [110] о моментах, когда они испытывали невыносимо сильные негативные чувства [111] , такие как испуг, тревога, стыд или боль. Вернувшись во Францию, психолог-новатор Пьер Жане выдвинул гипотезу, что такие «яростные эмоции» заставляют пациентов «сдерживать эволюцию своей жизни» [112] . Поначалу львиная доля того, что ученые узнали о силе эмоциональных воспоминаний, выяснилась благодаря исследованиям стресса и травм в жизни женщин, но вскоре две мировые войны позволили включить в это уравнение пациентов мужского пола. Многие специалисты считают основополагающим трудом на тему посттравматического стресса работу американского психоаналитика Абрама Кардинера о «неврозе войны» [113] , заложившую основу для дальнейших исследований в области боевого стресса и влияния войны на психику человека. «Военные впечатления не похожи на написанное мелом на доске [114] , которое легко стереть. Война оставляет в сознании людей долгосрочное впечатление, изменяя человека так же радикально, как любой другой пережитый критически важный опыт», – писали американские психиатры Рой Гринкер и Джон Шпигель в 1945 году.
108
William James, The Principles of Psychology (New York: Holt, 1890), 670.
109
Jean Martin Charcot, «Lessons on the Illnesses оf the Nervous System Held at the Salpetriere», vol. 3, A. Delahaye and E. Lecrosnie, Paris: Progrиs Medical 3 (1887).
110
Josef Breuer and Sigmund Freud, Studies in Hysteria (Boston: Beacon Press, 1950).
111
Sigmund Freud, «On the Psychical Mechanism of Hysterical Phenomena», (лекция, прочитанная на собрании клуба Wienermedizinische club, 11 января 1893 года), in Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud 3 (London: Hogarth Press, 1962), 281–387.
112
Pierre Janet, Psychological Healing: A Historical and Clinical Study, vols. 1–2, trans. PG. Paul and E. Paul (New York: Macmillan, 1925; оригинальный труд опубликован в 1919 году), 660.
113
Abram Kardiner, The Traumatic Neuroses of War (Mansfield Centre, CT: Martino, 2012).
114
Roy R. Grinker and John P. Spiegel, War Neuroses (Philadelphia: Blakiston, 1945)
С
115
Roy F. Baumeister et al., «Bad Is Stronger than Good», Review of General Psychology 5, no. 4 (2001): 323–370.
В следующих главах мы с вами еще не раз услышим о такой области мозга, как миндалевидное тело, или амигдала; эту часть мозга нейробиолог Джозеф Леду назвал «втулкой в колесе страха» [116] . Она представляет собой небольшой участок в форме миндалины, расположенный в глубине мозга; эта сложная структура наделена множеством функций и, как подтверждает масса доказательств, играет центральную роль в управлении чувством опасности [117] . Когда органы чувств обнаруживают в окружающей среде какие-либо сигналы или изменения, несущие любую физическую или эмоциональную угрозу, миндалевидное тело приходит в состояние боевой готовности [118] и реагирует в считаные миллисекунды. Кроме того, по словам Леду, «именно тут срабатывают триггерные стимулы» [119] .
116
Joseph E. LeDoux, The Emotional Brain: The Mysterious Underpinnings of Emotional Life (New York: Simon and Schuster, 1996), 168.
117
Jacek Debiec and Joseph E. LeDoux, «The Amygdala and the Neural Pathways of Fear», in Post-Traumatic Stress Disorder: Basic Science and Clinical Practice, eds. Joseph E. LeDoux, Terrence Keane, and Peter Shiromani (NewYork: Humana, 2009), 23–38; Elizabeth A. Phelps, «Emotion and Cognition: Insights from Studies of the Human Amygdala», Annual Review of Psychology 57 (2006): 27–53.
118
Louis Cozolino, The Neuroscience of Human Relationships: Attachment and the Developing Social Brain, 2nd ed. (New York: Norton, 2014), 401–404.
119
Joseph E. LeDoux, The Emotional Brain: The Mysterious Underpinnings of Emotional Life (New York: Simon and Schuster, 1996), 168–169.
Одна из ключевых реакций, запускаемых амигдалой, – активация гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой системы [120] , состоящей из соответствующих элементов цепочки в нейроэндокринной системе. При ее активации надпочечники выбрасывают в кровь эпинефрин, норэпинефрин и кортизол, то есть гормоны, которые раньше называли адреналиновыми, а сегодня более красноречиво – «гормоны стресса», потому что они помогают к нему адаптироваться. Эти гормоны готовят организм к реакции «бей или беги» [121] , а мозг реагирует повышением бдительности, внимания и улучшением памяти. Иными словами, гормоны стресса приказывают мозгу проснуться и сосредоточиться, а телу – подготовиться к действию. А еще они заставляют мозг запомнить то, что мы видим в этот момент.
120
Гипоталамус выделяет кортикотропин-рилизинг-гормон (КРГ). КРГ, в свою очередь, стимулирует гипофиз, который стимулирует выброс адренокортикотропного гормона (АКТГ). АКТГ воздействует на надпочечники, которые, в свою очередь, вырабатывают диэфирин, норадреналин и кортизол.
121
Joseph E. LeDoux, The Emotional Brain: The Mysterious Underpinnings of Emotional Life (New York: Simon and Schuster, 1996), 206; James L. McGaugh, «The Amygdala Modulates the Consolidation of Memories of Emotionally Arousing Experiences», Annual Review of Neuroscience 27 (2004): 1–28; обзоры см. в James L. McGaugh, Memory and Emotion: The Making of Lasting Memories (New York: Columbia University Press, 2003); James L. McGaugh, «Memory: A Century of Consolidation», Science 287, no. 5451 (2000): 248–251.
Исследования с применением метода томографии головного мозга показывают, что при просмотре человеком особо эмоционального материала, например слайдов с изображением очень приятных или, наоборот, слишком неприятных сцен, активность в миндалевидном теле возрастает [122] , причем чем выше активность этой области мозга, тем лучше мы помним событие несколько недель спустя. Очень низкий уровень эмоционального возбуждения предполагает, что в увиденном нет ничего заслуживающего внимания; это позволяет защитить мозг от перегрузки, не запоминая в подробностях и надолго такие банальные события, как принятие утреннего душа или каждодневную поездку на работу. Мозг защищает нас от других видов перегрузки, иногда отказываясь запоминать моменты, когда мы излишне эмоционально возбуждены, особенно связанные с ужасом или беспомощностью. Именно поэтому жертвы жестоких преступлений [123] или нападения акул нередко вообще не помнят травматический опыт; пережитые ими события слишком страшны и ошеломляющи, чтобы ассимилировать их. А вот умеренный стресс предупреждает нас об угрозах в окружающей среде, в отношении которых мы, согласно нашему восприятию, можем и должны что-то предпринять. «Ничто не создает сильные и долгосрочные воспоминания о событиях лучше, чем небольшой стресс» [124] , – утверждает нейробиолог Джеймс Мак-Гог.
122
См. обзор исследований в области классического условного рефлекса в James L. McGaugh, «The Amygdala Modulates the Consolidation of Memories of Emotionally Arousing Experiences», Annual Review of Neuroscience 27 (2004): 1–28; James L. McGaugh, Memory and Emotion: The Making of Lasting Memories (New York: Columbia University Press, 2003); Donald G. Rainnie and Kerry J. Ressler, «Physiology of the Amygdala: Implications for PTSD», in Post-Traumatic Stress Disorder: Basic Science and Clinical Practice, eds. Joseph E. LeDoux, Terrence Keane, and Peter Shiromani (New York: Humana, 2009), 39–78.
123
Существует теория, что слишком сильный и продолжительный стресс негативно влияет на гиппокамп; Joseph E. LeDoux, The Emotional Brain: The Mysterious Underpinnings of Emotional Life (New York: Simon and Schuster, 1996), 243–244.
124
James L. McGaugh, Memory and Emotion: The Making of Lasting Memories (New York: Columbia University Press, 2003), 111.