Сверхновая американская фантастика, 1994 № 03

Спицына Ольга

— Твой дурной глаз что-то разит только тебя саму, никого больше.

— Кто тебе сказал, что у меня дурной глаз? — Распухшие губы тетушки Найа мешали ей говорить.

— Этунди. Он говорит, ты должна уйти из деревни. А то если он хоть раз увидит тебя, то снова изобьет. И еще заявил, что ты пыталась его сглазить. Люди верят ему, теперь никто не будет покупать у тебя сладости и зелень.

— И-и-я! — Тетушка Найа взвыла, не заботясь, услышит ли теперь ее кто-нибудь.

— Терпение, терпение, — приговаривала Маджоли. В Африке всегда так советуют несчастному — смириться с судьбой и терпеть. Жена Этунди втирала мазь в сизые ссадины

Найа. — Эх, Найа, как я ненавидела тебя, когда ты появилась в деревне. Красивая и гордая, ты ходила как принцесса. Мой муж заглядывался на тебя; если б ты только захотела, он бы отправил меня обратно к отцу и держал бы тебя единственной женой.

— Пока не взял бы другую.

Маджоли кивнула:

— Может быть. Мужчины — они такие…

Найа застонала.

— Ты могла быть счастлива с ним, он дал бы тебе детей. Сейчас бы твой сын заботился о тебе.

— И-и-и-я… — Найа сжала руку подруги. — Не надо больше. Ты коснулась старой глубокой раны. Даже удары Этунди причиняют меньшую боль.

Маджоли вздохнула, продолжая массаж. Помолчав, она спросила:

— Ты когда уезжаешь?

— Завтра. Сяду в мамми-лорри, поеду в город.

— У тебя деньги есть?

— На билет хватит.

— Я принесла тебе. (Найа протестующе отмахнулась.) Да это не мои. Муадакуку передала… Благодарность за то, что ты не сказала Этунди про убежавшего мужчину.

Найа приподнялась, удивленно глядя на грузную женщину.

— Что? Зачем ты мне такое говоришь? Если жена твоего мужа недостойно ведет себя, ты должна сказать ему.

— Ты видела, кто это был?

— Нет.

— Мой младший брат, Биканда, — качая головой, сказала Маджоли. — Глупый распутник. С тех пор как у Этунди появилась новая любимица. Муадакуку страдает. Я сама сказала Этунди, что она плохо себя чувствует. Сама предложила не брать ее на поминки. Они бы все равно встретились, я хотела, чтоб все было благополучно.

Найа коснулась руки Маджоли. Первая жена родила Этунди восьмерых детей Найа помнила крепкую, веселую девушку, тяжело переносившую каждую беременность. Трое родились мертвыми — она до изнеможения работала, чтобы прокормить других детей. К тому же она была вынуждена терпеть молодых жен, приводимых Этунди в дом. Найа завидовала ей — столько детей и внуков, спокойная старость обеспечена. Но какой ценой! Она помолчала, потом обратилась к Маджоли.

— Я бы хотела попросит!) тебя… Мне неловко. Ты так много сделала для меня, а я прошу еще…

— Проси чего хочешь. Я не откажу. Этунди уверен, что человек, которого он видел, был с вами. Ради моего брата я все сделаю.

— Я не смею просить. Можешь сказать «нет», я все равно поцелую тебя на прощанье и буду благодарна за твою доброту. Но я хочу наказать Этунди. Я не собиралась воровать в его доме, я только хотела показать фетиш иностранке. — Найа запнулась.

— Да-да? — подхватила Маджоли.

— Принеси мне фетиш. — Ее слова прозвучали резко и грубо.

Маджоли ахнула.

— Ты хочешь, чтобы я украла у собственного мужа?

Найа не возражала; глядя в сторону, она сказала.

— Именно так.

Маджоли тяжело встала и направилась к двери.

— Зачем он тебе?

— Я продам его иностранке. Она говорит, что он стоит кучу денег. Я дам деньги твоему сыну, Нтонге; может, он позволит мне жить в его доме. Студентам всегда нужны деньги.

Маджоли смотрела на очаг.

— Этунди обещал послать Нтонге денег,

но все потратил на выкуп за Ньяки. Я принесу фетиш. Только вряд ли за него дадут много денег.

— Почему?

— Он умирает. Ничего не ест. Как можно есть, когда нет рта?

Тлеющая в очаге ветка вспыхнула, тускло осветив хижину. Тетушка Найа сидела на кровати, оглядывая стены. Пустые полки, голые крючки на балках. Она прожила здесь больше тридцати лет, но всего за пару часов успела собрать все свои пожитки. Жестяной сундук стоял у двери. Небольшой сверток, завязанный в тряпку, лежал у нее на коленях. Она ждала.

За дверью была тихая ночь. Найа засмотрелась на умирающий огонь. Никто из деревни не пришел проститься. С наступлением темноты все ложились спать, закрыв двери и ставни. Страх дурного глаза заставил их забыть о многолетней дружбе и сладостях, которыми она угощала их детей. Она помнила, как толкались они вокруг ее котла с кипящим красным маслом, когда она вычерпывала всплывающие золотистые шарики. Тогда она была тетушкой Найа. Теперь же она бездетная одинокая старуха, которую все боятся.

— Ко-ко-ко-кох. — Маджоли ждала приглашения в дом.

Женщина развязала у очага свой сверток. Подошла Найа. Они разглядывали необычный фетиш Этунди. Его мокрый поблекший мех распространял едкую вонь. Большие глаза были закрыты тонкой сероватой пленкой. На истощенном тельце торчали ребра, растущие будто наоборот. У него было четыре конечности — полые, без костей, как хобот у слона. Маджоли ткнула в него с отвращением. Он слабо шевельнулся и тут же утих.

— Он умирает, — сказала Найа.

Жена Этунди кивнула:

— От голода. Ему нечем есть.

— Надо его помыть. Меня не пустят в автобус с таким вонючим багажом.

— Мне уже надо идти, — сказала Маджоли. — Этунди послал своих учеников к вагончику иностранки. Они там все разорили, напугали ее. Забрали голову, которую принесли пигмеи. Она уехала в миссию.

— Ее не тронули?

— Нет. Этунди хотел только напугать ее и отобрать ту голову.

Найа обняла подругу:

— Маджоли, ты так хорошо ко мне относилась. Возьмешь Виски? Она надежный сторож и много не ест.

Маджоли кивнула. На ее глаза навернулись слезы. Женщины крепко обнялись.

— Добрая дорога, сита.

— Добрая дорога, сита, сестра. Да поможет тебе Господь.

Найа смотрела вслед уходящей подруге.

Зверек мяукнул в ее руках. Она склонилась над ним, обеспокоенная его состоянием. Потом нашла старую одежную щетку, подвинула кровать ближе к свету, сняла хорошее платье, одетое в дорогу, и повесила его на крюк. Покрыв голые колени тряпкой, взяла умирающего детеныша.

Сначала она боялась прикасаться к нему, все еще уверенная, что это колдовство, посланное ей на погибель. Но он был такой слабый и беспомощный; дрожал как испуганный котенок. И косточки тоненькие, как у птенчика. Ей стало так жалко его, так хотелось, чтобы он выжил, но она не знала, как его накормить. Начав с головы, Найа методично принялась его чистить. Зверек не сопротивлялся. Ей почему-то казалось, что ему даже приятны ее прикосновения. Его мех стал мягким и шелковистым. Найа увлеклась работой и только в конце заметила, что он обхватил ее за поясницу одной из своих хоботообразных ручек. Она осторожно отняла присоску. Он моргнул — серые пленки, покрывающие глаза, дрогнули. Потом, свернувшись калачиком, спокойно улегся.