Сверху и снизу

Риз Лаура

Я ожидала, что на церемонию придут всего несколько человек — друзья мои и Фрэнни, однако людей оказалось гораздо больше; многих я прежде вообще никогда не видела. Здесь были мои друзья и коллеги из «Пчелы», соседи и немногочисленные подруги сестры. Но кто же остальные? Продавщицы магазинов, где она делала покупки? Почтальон, который приносил ей газету? Просто любопытные? Или же у Фрэнни в Сакраменто и Дэвисе было множество знакомых, о существовании которых я даже не подозревала? Солидный мужчина в очень дорогом костюме; жмущиеся друг к другу девочки в коричневой школьной форме; чрезвычайно толстая женщина, которой, вероятно, трудно ходить; двое в инвалидных колясках — кто

все эти люди? Оттого, что мне не было известно об этой — самой важной — стороне ее жизни, я чувствовала себя обделенной точно так же, как чувствовала себя обделенной из-за самой ее смерти.

После похорон несколько человек из числа ближайших друзей приехали ко мне домой. Я молча сидела на кушетке рядом с Яном, который по-прежнему держал меня за руку. Заботу о еде и напитках взяла на себя Мэйзи. Она на несколько лет старше меня и килограммов на двадцать тяжелее, с толстыми лодыжками и дочерна загоревшей кожей. Принеся нам с Яном еду, Мэйзи похлопала меня по руке и вернулась на кухню.

Сидя в гостиной, собравшиеся тихо перешептывались между собой; время от времени они подходили ко мне и говорили что-либо хорошее о Фрэнни. Я только улыбалась в ответ, не произнося ни слова, и Яну приходилось от моего имени всех благодарить. Если бы я заговорила, то не сдержала бы слез, а слезы я ненавижу.

Мало-помалу я вышла из оцепенения и прислушалась. Все по-прежнему вспоминали о сестре, и мне ужасно захотелось, чтобы эти люди тут же отправились домой. Я вздохнула, но горло перехватило, и вздох вышел похожим на рыдание. Я больше не могла ничего слышать о Фрэнни.

Как будто почувствовав мое желание, Ян тихо сказал:

— Может, прогуляемся?

Я кивнула и, не выпуская его руки, вслед за ним прошла к двери. Снаружи я сразу почувствовала себя лучше. Стоял чудесный весенний день, воздух был теплым, дул приятный ветерок. Закрыв глаза, я вслушивалась в пение птиц, гул проезжающих мимо машин, крики играющих детей.

Ян положил руку мне на плечо.

— Поедем ко мне, — предложил он. — Проведешь ночь у меня. Мне не привыкать спать на кушетке.

Я покачала головой:

— Нет. Не могу.

— Гости скоро уедут, а Мэйзи обо всем позаботится.

— Я хочу остаться здесь, в своем доме. Ян долго молчал, а потом сказал:

— Мне было бы легче, если бы ты поехала со мной. Тебе сегодня не стоит оставаться одной.

— Нет, — опять повторила я. — Не хочу. Я останусь здесь.

— Хорошо. Тогда я останусь с тобой.

Ночью, когда Ян уснул, я тихонько вышла и поехала к жилищу Фрэнни. Полиция его опечатала, и туда нельзя было войти. Я долго стояла на пороге, под черным ночным небом, и чего-то ждала — до сих пор не знаю, чего именно.

Через три недели полиция распечатала квартиру. Фрэнни уплатила за жилье до конца месяца, и я убедила управляющего дать мне ключ.

Когда я вошла в гостиную, меня охватило чувство беспомощности. В квартире все было тщательно прибрано, а в воздухе все еще пахло свежей краской после ремонта — но мне казалось, что я чувствую одуряющий запах мертвого тела. Когда Фрэнни нашли, полиция перед моим приездом убрала тело, но запах — запах остался. Им пропиталось в квартире все: занавески, мебель, ковер. Сейчас, сидя на кушетке, я ощущала присутствие сестры. По моей щеке скатилась слеза. Фрэнни не заслужила такой смерти. Именно в тот момент я поклялась, что, если полиция не найдет ее убийцу, я возьмусь за это дело сама.

Глава 8

Я живу в маленьком доме на углу Торри и Росарио. Собственно говоря, дом двухквартирный, но так как он стоит на углу участка, то с улицы это незаметно. Мой хозяин, живущий

в старой части Виллоубэнка — всего в нескольких кварталах от М., — сейчас на пенсии, но в свое время у него была небольшая строительная фирма, так что он построил этот дом сам, добавив кое-какие детали, которые обычно не найдешь в доходных домах: огромный, от пола до потолка, каменный камин, деревянные панели в гостиной, встроенные дубовые книжные шкафы, паркетные полы в прихожей и столовой. Конечно, он хорошо потрудился, но дом все равно получился длинным и узким, а в гостиной мало света — даже летом, при отдернутых занавесках, здесь царит полумрак. К тому же в доме очень тесно: все в нем заставлено мебелью, а стены давят на меня, и я непроизвольно стараюсь не делать глубоких вдохов, словно надела слишком узкое платье. Несмотря на проведенные в этом сооружении восемь месяцев, я до сих пор не могу называть его своим домом и просто убиваю здесь время в ожидании, когда вновь начнется настоящая жизнь.

Единственное, что мне сейчас кажется реальным, — это мои отношения с Яном. Несмотря на периодические вспышки, он, кажется, мне идеально подходит. Некоторые могут назвать нашу жизнь скучной, но ее спокойствие меня только радует. Да, все у нас предсказуемо и довольно прозаично, но после смерти Фрэнни я научилась ценить рутину. С Яном я чувствую себя в безопасности, и на сегодняшний день мне это го вполне достаточно.

Сейчас вечер, я сижу в кресле в гостиной, читаю журнал «Нью-йоркер» и время от времени поглядываю на Яна. Один его вид заставляет меня радостно улыбаться. До сих пор мужчины присутствовали в моей жизни очень недолго — словно машина, которую ты водишь до тех пор, пока не решаешь об менять на новую модель. Однако с появлением Яна мой словарь изменился. В моем сознании начинают всплывать такие слова, о которых раньше я и не вспоминала: постоянство, верность, брак.

Ян сидит на краю кушетки, склонившись над кофейным столиком. Резьба по дереву — его увлечение с детства, и в последние годы он в основном занимался миниатюрными скульптурами. Это очень кропотливая работа, так что он проводит часы с куском дерева в одной руке, с ножом или стамеской — в другой и микроскопическими движениями инструмента создает маленькие, не более трех дюймов, фигурки: птиц, зверей, насекомых. Сегодня Ян вырезает змею, вылупляющуюся из яйца. Светлая прядь волос сбилась ему на лоб, но я сомневаюсь, что он это заметил, так как полностью сосредоточился на своей работе.

Я откладываю «Нью-йоркер», подхожу к Яну и кладу руку ему на плечо. Ян поднимает на меня взгляд, его нож застывает в воздухе. При виде странной картины я не могу удержаться от улыбки: здоровенный мужик, на котором можно пахать, возит ся со статуэткой, которая в его лапище едва заметна.

— Хочу воздушной кукурузы, — говорю я. — А ты хочешь? Ян рассеянно кивает, улыбается и возвращается к своей работе.

— Мне нужно в магазин. Вернусь через несколько минут. Но он уже меня не слышит.

Взяв ключи и сумочку, я вывожу из гаража свою «хонду». Уличные фонари распространяют таинственное оранжевое сияние, которое, впрочем, едва освещает дорогу. Я поворачиваю за угол, на бульвар Мейс, и еду по совершенно темной и без людной улице, а потом, оставив позади освещенные лунным светом поля, проезжаю мимо загородного клуба «Эль-Масеро» и въезжаю на территорию торгового центра. Обнаружив поп-корн, я несколько минут раздумываю, какой именно купить, и, сделав наконец выбор, направляюсь к кассе. В этот поздний час магазин почти пуст, царящая здесь непривычная тишина нарушается лишь плачем маленькой девочки, пришедшей с матерью.