Свержение ига
Шрифт:
Он прибыл туда за полночь и нашёл застолье в полном разгаре. Князья давно обсудили свои первостепенные дела и теперь тешились воспоминаниями о былом удальстве. Появление свежего человека из Москвы вызвало новое оживление. Матвей добросовестно пересказал новости и не спешил говорить о цели приезда. Нарисованная им картина всеобщего воодушевления при подготовке к отражению ордынского нашествия радовала старых князей и в то же время смущала их. Они не раз уже корили себя за опрометчивый отказ от сотрудничества с Москвой и, чтобы оправдать его, лелеяли свою обиду, то и дело поминая
— Что им здесь делать? Молод князь — молода и душа, — послышались голоса, — покуда без них справляемся.
— А они без вас, потому и шалят без надзора.
Князья согласно закивали.
— Я в евонные годы уже навоевался и все княжеские дела ведал, — пожаловался Вяземский на своего сына, — а у него лишь игрища на уме. На неделе по два раза в Верею шастает к этой чужеземке, прости его Господи.
— И то, развела у себя вертеп, — поддержали другие, — кто знает, чем они тама занимаются?
Старик Воротынский встрепенулся и, как всегда непонятно, задребезжал:
— Иной едино по малолетству может зло сотворити и восхотеша не по своему достоинству саны честна достигнуты...
— А может, измена какая? — выкрикнул Белёвский, чтобы прервать заумь заговорившегося старика.
— Про измену не знаю, — сказал Матвей, когда князья угомонились, — а вот про то, что они хотят отцовские наделы в своё королевство объединить, доподлинно известно. Хотя, может быть, и по вашему наущению.
Поднялся шум пуще прежнего — как можно, мол, такую безделицу нести? Тут Матвей вместо ответа и развернул перед ними хартию. Смотрят князья и никак не могут взять в толк. Первым сообразил Ольшанский:
— Э-э, да у нас новая держава открылась. Зачем же ты, Пётр Алексеевич, скрываешь, что к новому королю пристал?
— Где? Что?! — крикнул Вяземский и полез к хартии.
— И ты, князь, на старости лет решил лукавить?
Воротынский захлопал недоумённо глазами и забормотал:
— Никако же ничего того же не хотя и не мысля в своём уме такому быти...
Белёвский по обыкновению закричал об измене. Князья грудились возле карты, находили свои уделы и охали, а когда первое изумление прошло, набросились на Матвея с расспросами.
— Сыновей своих поспрошайте, — сказал он, — я и сам толком не знаю.
Ольшанский послал за сыном. Тот скоро явился и сонно смотрел на взбудораженных стариков, не понимая, в чём дело, пока отец громоподобным рыком не согнал с него одурь.
— Прости, тятя, — заговорил он, уставясь в хартию. — Сбирались мы точно и свои мечтания имели, чтобы все наши княжества объединить, стать сильными и не кланяться в разные стороны, как теперь.
Меж гостей прошёл удивлённый шёпот, кто-то спросил:
— Кого же вы в главные князья метили?
Молодой Ольшанский помялся:
— Не было у нас главных князей.
— Как же без водыря? В стае и той вожак имеется. А может, у вас, навроде
Ольшанский густо покраснел и чуть слышно вымолвил:
— Королевы...
— А вы, значит, подол за ней таскать? Огорчили, сынки, неужто промеж себя никого не сыскали?
— Это же по какому праву она сверху? У ней ведь муж есть.
— Дак она свово мужа с дому погнала.
— Ох и дела... И кто вас только к ним наставил?
Ольшанский торопливо объяснял. Вскоре наряду с Еленой выплыло имя Лукомского. Тот обещал молодым князьям поддержку со стороны польского короля, ордынского хана и нового московского государя, который будто бы скоро сменит теперешнего. Самого же Лукомского мыслилось поставить во главе Совета князей — высшего органа будущего королевства. Становилось ясным, что старый плут дурил молодёжь, и князьям стало обидно за сыновей.
— Неужто не видели, что чужеземцы вашими руками себя поднимают? — вздыхали они. — Почто слушались, как овцы?
Молодой Ольшанский не выдержал и огрызнулся:
— А вы будто не слушались? Не с Лукомского ли слов решили недавно Москве войну объявить?
Князья опустили головы — что было, то было.
— И с грамотой нашей, которую московскому государю посылали, тоже, никак, обман? — нерешительно спросил кто-то.
Действительно, намерение верховских князей соединиться с Москвой противоречило намерениям будущих «королей», поэтому навряд ли грамота попала в руки великого князя. И тогда всё, чем пугал их Лукомский, лживо от начала и до конца. Осознав это, князья вдруг зашумели разом, и столько горечи звучало в их позднем раскаянии.
Как ни спешил Матвей, а сил у него более не оставалось. Пришлось задержаться и сполна отведать гостеприимство верховских князей. В Москву его отправили только через сутки, и если бы не был наслышан Матвей о необычном хлебосольстве здешних обитателей, то подумал бы, что его придерживают нарочно. В пути он всё время размышлял о происшедших событиях.
Оказывается, верховские князья ещё год назад предлагали заключить негласный союз с Москвой, и только по непонятным причинам их грамота не дошла до великого князя. Теперь, с раскрытием заговора молодых князей и разоблачением козней Лукомского, предоставлялся удобный случай для возобновления переговоров с верховскими. Ведь сейчас они по приказу короля готовят свои дружины для войны с Москвою. Следовало бы немедленно послать к ним для переговоров важного представителя, с тем чтобы перетянуть на свою сторону. Об этом он и хотел доложить государю.
Москва, однако, встретила его равнодушно. Великий князь к себе не допустил, Патрикеев отмахивался, как от надоедливой осы. Матвею с трудом удалось отловить его и заставить выслушать. Тот равнодушно смотрел мимо, видимо, скакал мыслями по своим наместническим делам, потом прервал:
— Не мельтеши, государю заниматься этим недосуг. Жди, когда призовут.
А вечером вызвал и приказал выехать в Псков с письмом к Шуйскому.
— Государь требует вернуть ему пищальников и иных стрельцов, коих у нас великая недостача. С ними и возвернёшься...