Свержение ига
Шрифт:
Время перевалило уже за полдень, когда из ливонского стана донеслись звуки боевых труб. Вскоре озёрная даль затуманилась от снежной пыли, взбитой тяжёлыми немецкими конями. Рыцари медленно приближались, глубокий снег мешал их стремительному движению, но от этого вражеская лавина выглядела особенно грозной и несокрушимой. Псковичи, не имевшие опыта больших полевых битв, заволновались. Кто-то непроизвольно даже попятился назад, к гуляй-городу.
— Берегись! — предупредил их зычным окриком Семён и приказал приготовиться к открытию огня. — Пали!
Гуляй-город ответил согласным грохотом. Пушкари действовали сноровисто, стреляли «через пушку» — одновременно чётными или нечётными орудиями, чем достигалась непрерывность ведения огня. Цель была недалёкой и крупной, поэтому ни один выстрел не пропал даром. Рыцари и их кони с железным лязгом валились в снег. Теперь черёд для волнений настал для наступающих. Они всё более
Пушкари продолжали разить отступавшего врага. Кто-то из них, чтобы увеличить дальность стрельбы, переусердствовал и положил двойной заряд пороха. Пушку разорвало и усердна покалечило. Это была единственная жертва со стороны псковичей, тогда как враг лишился не менее сотни воинов. Вскоре от них пришёл переговорщик, немцы просили дозволения убрать раненых и погибших. Сторожевой воевода великодушно разрешил, он даже чувствовал какое-то смущение от того, что исход стычки оказался таким неравным. Немцы собирали своих до самых сумерек, а тем временем их главная рать начала неспешный отход. Она отступала без всякой паники, даже с достоинством, словно забыв о своём недавнем поражении. Об её отходе стало известно уже в темноте, когда преследование, могло быть небезопасным. К тому же благоразумные твердили своё:
— Куды нам супротив немца? Они даже битые порядок не теряют; а у нас одне смердячие смерды.
Псковичи в нерешительности потоптались на месте и, вняв остережениям благоразумных, вернулись в городские стены, надеясь на скорую помощь Москвы.
На этот раз они её не дождались. Великий князь, обеспокоенный поведением мятежных братьев, не счёл возможным распылять силы. А братья, видимо, не стремились к миру. Андрей, несмотря на значительные уступки Ивана Васильевича, медлил с ответом. Примирение лишало его честолюбивых надежд и снова прятало за спину державного брата. Вняв советам Лукомского, он решил не спешить. К тому же в воздухе носились слухи, что Ахмат вот-вот двинется на Москву. Если так будет, Ивану уже не отделаться какими-то жалкими городишками. Нужно, нужно выждать, и Андрей, чтобы отделаться от назойливого Вассиана, сказался больным.
Надежды мятежного князя имели основание. В середине апреля в Москве стало известно о движении Орды. К Оке было спешно выдвинуто войско во главе с Иваном Молодым и Андреем Меньшим. Первые ордынцы появились под Каширой на берегах реки Беспуты. Здесь их уже ждали. Русские ратники в нетерпении рвались отогнать врага, но воеводы имели приказ не переходить за Оку. К тому же переправа чрезвычайно затруднялась из-за весеннего половодья. Оно в этом году было таким, что стоявшие на противоположных берегах воины с трудом замечали друг друга. Впрочем, расстояние позволяло татарам видеть, что левый берег Оки прочно прикрыт русскими.
Иван Васильевич с нетерпением ждал вестей «с брега». Как ни готовил он себя к битве с ордынцами, а поначалу ощутил какую-то растерянность. Ему всё казалось, что упустил нечто самое главное и многое не успел. Дел действительно предстояло немало. Все задумки, которые когда-то считались дальними, всё то, что не спеша совершалось впрок и казалось разрозненными действиями, теперь предстояло совершить разом, объединить и направить на одну цель — отпор грозному врагу.
В Крым срочно направился посол Иван Иванович Звенец с богатыми дарами и очередным докончальным ярлыком, в котором подтверждалась уния «супротив вопчих врагов». Помимо Ахмата в их число был включён польский король, и обязательство Менгли-Гирея звучало теперь так: «Такоже и на короля, на вопчего своего недруга, быть нам с тобою заедин: коли ты на короля пойдёшь или пошлёшь, и мне на него пойти и на его землю; или король пойдёт на тебя, на моего брата, или пошлёт, и мне такоже на короля и на его землю пойти». Отправились посольства и к православным соседям, а сверх того по окрестным землям были разосланы бирючи для призыва охочих людей. «О, храбрые русские люди, потщитесь спасти землю русскую!» — выкликали они страстный призыв, и русские откликались.
Тверской князь Михаил Борисович решил забыть на время про затянувшиеся распри и обещал прислать подмогу. Рязанскому князю, стремившемуся породниться с Москвой и сватавшемуся к сестре великого князя Анне, не терпелось выказать удаль — он обязался привести свою рать самолично. Из верховских земель пришла весть от князя Воротынского, собирающего охотников для борьбы с басурманами. И многие вовсе безвестные люди снимали со стен сабли и примеряли хранившиеся в чуланах пыльные боевые доспехи. Годы делали своё дело, не всякий доспех мог вместить раздобревшую плоть старого хозяина, тогда призывался младший брат, или сын, или племянник. Ни одна сабля или бронь не должны
В таких суматошных хлопотах пролетел месяц. Постепенно всё возвращалось на привычную стезю. Приказные пришли в себя и приноровились к стихии. Она, как оказалось, позволяла не то чтобы греть, а прямо-таки жечь руки. Кто воюет, а кто ворует — сложилась о них присловица. Вести «с брега» особой тревоги не внушали: ордынцы вели себя смирно и, хотя вода спала, на русский берег не лезли. Первоначальная растерянность уступила место нетерпеливому ожиданию.
По счастью, в стане врагов не было нужного лада. Ахмат прислал для переговоров упрямого мирзу Шакира. Короля представлял не менее упрямый пан Жулкевский. Обе стороны твёрдо следовали наказам своих повелителей. Ахмат хотел соединить союзнические силы и ударить общим кулаком. Казимир предпочитал действовать с двух противоположных сторон. Татары, по его мнению, должны подойти к московским рубежам со стороны Рязанского княжества и нанести удар на Москву через Коломну. Полякам же следовало наступать с запада, тогда русские будут вынуждены сражаться в двух местах. Паны горячо доказывали, что правила высокой стратегии требуют разорения Рязанского княжества, дабы лишить Москву возможного союзника. На самом же деле они не хотели, чтобы ордынцы шли по литовским владениям, ибо в их хорошее поведение не верили. Татары, уже не раз обманутые пустыми обещаниями короля, твёрдо стояли на том, чтобы его войско находилось рядом. Мирза Шакир с любезным видом выслушивал доводы королевского посла, кивал головой и однообразно тянул: «Дзе, дзе, дзе...» [57] . Однако, как только нужно было принимать решение, он издавал неожиданный резкий крик «Ха!» [58] и качал кривым указательным пальцем. Всё начиналось сначала. Жулкевский закатывал глаза, упивался собственным красноречием и находил такие доводы, против которых не устоял бы, кажется, даже самый твёрдый лоб, но всё опять упиралось в кривой палец непоколебимого татарина.
57
Да, да, да... (татар.)
58
Постой! (татар.)
Вскоре обнаружился ещё один камень преткновения. Ахмат, следуя принятому для себя плану войны, хотел, чтобы до соединения главных сил московский князь подвергался непрерывным набегам союзников, вынуждающим его держать наготове крупные военные силы. Появление под Каширой ордынского отряда следовало считать началом таких набегов. Король, однако, держался того, что ему торопиться не следует. Ведь это означало бы прямое объявление войны грозному соседу, когда войско ещё не собрано. Чем станет он защищаться, если сосед ударит в ответ всей своей силою? Опасения осторожного короля снова наткнулись на корявый палец ордынского посланца:
— Ха! Нас на войну сманил, а сам воевать не хочешь.
Жулкевский высокомерно поджал губы. А что ещё оставалось делать в ответ на справедливое замечание? Участие королевских войск следовало хоть как-нибудь обозначить. Казимир вспомнил о нетерпеливо топтавшемся у границ мятеж. Андрей согласился, но выдвинул два условия: принять его на королевскую службу и подкрепить польскими рыцарями. И то, и другое обозначало явное участие Казимира в ещё не начавшейся войне и не соответствовало его осторожной политике. Следовало бы ещё поговорить с ливонцами о возможности нового нападения на русских. «Что ж из того, что они наши извечные недруги? Нужда вежлива», — рассудил король и направил к магистру своего представителя. Ну и наконец, можно науськать этих мерзких еретиков, верховских князей. Причин для нападения на соседей у тех всегда наберётся достаточно, а откреститься от разбойных действий своевольников порядочный государь всегда сумеет. Правда, к этим строптивцам нужен свой подход, и тогда король вспомнил о хитроумном Лукомском.