Свержение ига
Шрифт:
— Они что ж, вовсе дураки и дерево то не обыщут? — пытался утихомирить Матвей своего товарища.
— Али когда по городу поедут, брошу ножичек из толпы — то-то басурманского визга будет! — усмехнулся Василий. — А может, ещё где удобнее место сыщется — пусть вон Демьян подскажет.
— У них военные игрища так происходят... — начал Демьян. — Попервости в степь выезжают. Тама скачут, секутся друг с дружкой и птиц диких отлётных стреляют. Для этого особые стрелы придуманы — без оперения, короткие и кривые. Пускают их вдогон стае, они её обгоняют в полёте, повертаются навстречу и зачинают птиц калечить. Чья стрела больше подранит, тот и победил... Потом со степи в город приезжают.
Устроят на базарной
— Вот тут-то их и стрельнуть! — воскликнул Василий.
— Чего пустое долдонить?! — махнул рукой Демьян. — Там войска тьма, и ближе двуста шагов никак не подойти.
— Это с боков, а со спины у них что?
— Караван-сарай, — ответил Демьян. — Он и того дальше будет. Да ещё столб с бунчуком стоит, вид загораживает. Они на него правят, когда по подвескам стреляют...
— Может, с этого столба за ними поохотиться? — неожиданно сказал Матвей и пояснил не понявшим товарищам: — В северных землях у чуди есть такая охота самострелом. Ставят в лесу натянутый лук и нацеливают его вдоль звериной тропы. Потом берут верёвку, по-ихнему титягу: один конец — к тетиве, другой — к земле. Споткнётся зверье о титягу, лук стрельнёт — вот тебе и добыча.
— А что? Самострелы у нас добрые найдутся! — оживился Демьян, указывая на развешанные по стенам замысловатые изделия. — Пристроить один — не задача.
— Осталось только титягу привязать и конец басурманцам сунуть — дерните, дескать, в нужный час! — съязвил Василий.
Опять принялись спорить и, разругавшись вконец, решили пройти на площадь, чтоб всё на месте прикинуть. Трудились всю ночь, там и застали их протяжные крики муэдзинов, возвестивших о начале дня.
Бурлила, шумела большая базарная площадь. Люди охватили её плотной дугой, облепили все близлежащие постройки и деревья. Ограждённая стражниками полоса земли шириною в двести шагов упиралась с одной стороны в Ахтубу, а с другой — в стену караван-сарая. В центре её была установлена перекладина с подвешенными чашами, вокруг которой стояли стрелки, судьи, бросальщики голубей. Напротив, на той стороне, где не было толпы, блестел ослепительной белизной ханский шатёр, окружённый почтительными царедворцами и военачальниками. Здесь все сидели чинно, о месте не спорили: всё определялось расположением выставленных накануне бун чуков — насаженных на древки красных, синих, зелёных, чёрных конских хвостов, сгрудившихся около высокого столба. С верхушки его свешивалось несколько жёлтых бунчуков — цвет золота был любимым цветом Ахмата и его рода.
Время шло к полудню, и напряжение достигло вершины. Уже определились самые быстрые наездники, удачливые охотники, искусные сабельщики, сильные борцы. А сейчас все взоры тянулись к ханскому шатру, откуда должен был последовать знак о начале самого захватывающего зрелища — лучной стрельбы, почитавшейся в Орде больше всех прочих состязаний. Каждый стрелок имел по две помеченные стрелы, которыми нужно было поразить летящие цели. Эти цели, издававшие тихий беспокойный клёкот, держали в руках стоящие рядом воины.
Муртаза, выделявшийся среди стрелков своей необычайной одеждой, держался уверенно.
— Эй, Темир, наша звонкоголосая птичка! — улыбнулся он князю, показав редкие, жёлтые зубы. — Тебе не жалко будет стрелять в своих собратьев?
— Мне жалко, что из-под шкуры барса торчат ослиные уши, — спокойно ответил ему Темир.
В иное время после такого ответа один из соперников мог бы остаться без головы, но сейчас оскорбления не принимались всерьёз: стрелкам разрешалось
— Замолкни, сын Иблиса, — повысил он голос. — Ты увидишь сейчас, как побивают мои стрелы вознёсшихся, и не спеши занять их место!
В это мгновение из ханского шатра дали знак, и всё пришло в движение. Стрелки натянули и подняли луки, а воины, держащие голубей, стали бросать птиц в небо. Белые и сизые комочки быстро расправляли крылья и начинали взмывать ввысь. Тут и настигали их первые стрелы. За упавшими птицами врассыпную бросились мальчишки — каждого, доставившего стрелку его жертву, ждала награда. Наконец стрельба закончилась, и все птицы были собраны. Темир, радостно улыбаясь, держал в руках две свои стрелы с нанизанными на них сизарями. У Муртазы была лишь одна.
— Стрелы почтенного Муртазы не до всех достают?! — вежливо и ехидно обратился к нему Темир. — Некоторые вознеслись слишком высоко для них...
В ответ Муртаза грубо выругался. Он был по-настоящему взбешён.
Весть о победе Темира быстро разнеслась по всей площади. Из всех, наблюдавших за ходом стрельбы, лишь Василий не знал об этом. Пристроившись на крыше галереи, покрывающей стены караван-сарая, он сжимал лук и не спускал глаз с сидевшего чуть поодаль Матвея. А стрелки готовились уже к новому, более сложному состязанию: предстояла стрельба по подвескам — трём золотым чашам. Стали тянуть жребий. Муртазе вышло стрелять третьим, а Темиру — вслед за ним. Стрелки сели на своих коней и выстроились в линию лицом к ханскому шатру. Их взгляды были прикованы к слегка колеблющимся на лёгком ветру подвескам. Первым должен был стрелять молодой бег на красивом арабском жеребце. Бег пустил коня трусцой в сторону реки, остановился шагах в тридцати от перекладины, повернулся к ней и приготовил лук. Судья, заметив кивок хана, взмахнул белым платком, и бег пустил коня вскачь. Он промчался мимо перекладины и, достигнув отмеченной шагах в двадцати от неё черты, резко обернулся, вскинул лук и выстрелил. Стрела звякнула о чашу, но верёвка осталась цела. Толпа сделала огорчённый выдох.
Следующий стрелок был ещё менее удачлив — его стрела пролетела совсем далеко от цели. Все напряжённо следили за Муртазой. Он не спеша подъехал к начальному месту и благоговейно поднял глаза к небу. Стало совсем тихо. Люди, встав на цыпочки и вытянув шеи, старались увидеть, что делает и как готовится кэшик-бег, славящийся своим удальством в этой стрельбе. Но вот Муртаза издал резкий, гортанный крик и бросил коня вперёд. Казалось, что конь и всадник слились в одно целое — таким красивым и естественным было их движение. Они хорошо понимали, они помогали друг другу, и, когда Муртаза готовился выпустить стрелу, его конь будто замер на земле и не спешил отрывать копыта для очередного прыжка. Выстрел был точен — стрела перерезала подвеску, и чаша с тихом звоном упала на землю. Толпа разразилась оглушительным рёвом. Муртаза радостно вскинул руки и осадил коня.
Настала очередь Темира, и он потрусил к реке. Толпа ещё не успокоилась, когда Темир бросился вперёд. Из всех наблюдавших за ним в это время самым внимательным был, верно, Матвей. С началом движения он предупредительно поднял руку, а когда Темир достигнул перекладины, резко опустил её. В тот же миг с крыши галереи вылетела стрела. Пролетев открытое пространство, она вонзилась в столб с ханским бунчуком. И тотчас же с вершины, из каких-то скрытых конскими прядями глубин, вылетели со свистом две новые стрелы. Конь Темира, почти достигнувший отмеченной черты, споткнулся, всхрапнул и грохнулся вместе с всадником о землю. Никто не понял, что произошло. Несколько человек, бросившихся к месту падения, нашли хрипящего в агонии коня, в груди которого торчала стрела, и оглушённого, лежащего без памяти Темира.