Свет далекой звезды
Шрифт:
Это было почти за год до того многолюдного собрания коммунистов в Кремле, которое вошло в историю под именем Двадцатого съезда партии. Еще не все точки были поставлены над «i», еще не появился документ, чтение которого вызвало и радость, и веру в будущее, и слезы — все вместе.
Однако новые веяния уже носились в воздухе. Люди уже понимали, чувствовали то, что еще не было высказано до конца.
Среди подруг Лизы были и такие, чьи роди гели пострадали в 1937 году. Теперь она вместе с ними радовалась, когда торжествовала правда. Услышав Виктора, Лиза решила, что перед ней новый человек нового времени — времени,
Когда кончилось обсуждение стихов, Лиза сама подошла к Виктору и сказала, что он прав и что ей очень понравилось его выступление. Они пошли гулять, только не на Невский и не на острова, а бродили по каким-то полутемным переулкам. Но Лизе было все равно куда идти, только бы слушать Виктора.
Вот так все и началось. Прошел только месяц, нет, меньше, неделя, и Лиза поняла, что нашла свое счастье. Все, что есть для нее дорогого, и вся ее будущая жизнь заключены только в Викторе. Она никогда не спрашивала, любит ли он ее, но была уверена в этом. Ведь если два человека проводят вместе каждую свободную минуту, если между ними нет ничего, что бы они скрывали друг от друга, если, ложась спать, ненавидишь ночь, потому что она отделяет тебя от него, и просыпаешься с радостным ощущением, что впереди целый день и снова можно быть вместе, — тогда не о чем спрашивать…
Когда она сказала Виктору, что у них будет ребенок, он испугался. Он ничем не выразил своего испуга, ни единым словом, но Лиза поняла его.
Говорят, в таких случаях женщина оскорбляется, чувствует смертельную обиду. Лиза не почувствовала обиды. Она так любила Виктора, что ей стало жалко его. Скорее она себя ругала за то, что доставила ему неприятность. Виктор был старше Лизы на три года, но ей казалось, что она гораздо взрослее его, что Виктор еще мальчик и сразу не может понять, не отдает себе отчета в том, какое это счастье — то, что случилось, — теперь они стали еще ближе друг другу…
Но уже очень скоро Лиза поняла: испуг Виктора не проходит и он начинает сторониться ее.
Нет, и тогда Лиза не почувствовала себя оскорбленной. Она просто решила, что он обдумывает положение, беспокоится о ее судьбе и о будущем ребенка. Она знала: у Виктора нет родителей, и после окончания института ему придется уехать на периферию и, по крайней мере первое время, жить трудной, неустроенной жизнью.
Лизе казалось, будто Виктора удручает сознание, что он не сможет как следует позаботиться о ребенке и о ней, и это приводит его в смятение. Оттого-то он и робеет, стесняется сказать ей о своих затруднениях и лишь поэтому избегает ее…
Тогда Лиза откровенно поговорила с ним. Пусть он ни о чем не беспокоится: у нее есть мать, которая в первое время позаботится о ребенке, а когда Виктор кончит институт и поедет на работу, она, Лиза, переведется в Москву и будет жить у мамы. А потом Виктор устроится, обоснуется, и она приедет к нему…
Говоря все это, Лиза смотрела ему в глаза, уверенная, что сейчас они посветлеют, сейчас он скажет ей то, что она так хотела от него услышать…
Но Виктор молчал. Потом произнес какие-то серые, стертые слова. Такие слова обычно говорит трус и подлец, когда женщина сообщает ему, что ждет от него ребенка.
Нет, она даже мысленно не произнесла этих слов — «трус» и «подлец». Лиза скорее откусила бы себе язык, чем решилась бы называть так
Прошло еще несколько дней, и Лизе стало ясно, что она ошиблась. Она никогда не услышит от Виктора тех слов, которые ей так хотелось услышать. Но и тогда она еще любила его. Только это была уже другая любовь, странная, смешанная с жалостью. Да, Лиза еще не научилась его ненавидеть. Знала, что Виктор не хочет встречаться с ней, боится этих встреч, и старалась не попадаться ему на глаза. Она заранее узнавала расписание лекций и семинарских занятий на курсе, где учился Виктор, и если освобождалась в то же время, что и он, то нарочно задерживалась в институте, чтобы не встретиться с ним у выхода. Она все еще не в состоянии была осознать, свыкнуться с мыслью, что может стать причиной, источником чего-то плохого для Виктора, может принести ему несчастье.
Да, Лиза все еще думала о нем, о его благе, о его счастье. Если для того, чтобы Виктор был спокоен, чтобы ему было хорошо, она не должна встречаться с ним, то пусть так и будет, он ее не увидит.
Лиза продолжала жить в общежитии, в комнате вместе с двумя девушками-студентками. И вот с некоторых пор она почувствовала, что ей тяжело, даже страшно возвращаться домой. Девушки знали ее историю и каждый вечер, когда все собирались в комнате, начинали расспрашивать Лизу, как прошел день, видела ли она Виктора и что собирается делать дальше.
И настало время, когда Лиза поняла, что больше не сможет делиться с ними своим горем и даже их сочувственное молчание ранит её не меньше, чем прежние бесконечные расспросы. Она старалась возвращаться домой как можно позднее, когда девушки уже спали, и, подходя к дверям комнаты, долго прислушивалась, не звучат ли их голоса. Утром торопилась уйти, цока они еще не проснулись.
Однажды Лизу вызвали в комитет комсомола, и секретарь строгим и вместе с тем нарочито отеческим тоном стал расспрашивать ее, что с ней происходит, почему она плохо учится, избегает товарищей, почему стала такой нервной и раздражительной.
Лиза ответила что-то невнятное и поспешила уйти, потому что даже тогда не могла представить себя в роли человека, обвиняющего и чернящего Виктора, способного причинить ему вред.
Потом Лизу вызвали в деканат, и заместитель декана, который, очевидно, уже успел узнать о том, что случилось с Лизой, стал сурово поучать ее, отчитывать за плохую успеваемость и что-то говорить о девичьей чести.
Лиза ответила ему грубо, резко и ушла. А потом все это и случилось…
Лизе уже приводилось не ночевать дома. Она понимала, что такое ее поведение может вызвать подозрительность у тех, кто мало знает ее. Но Лизе было легче бродить всю ночь по ленинградским улицам или скоротать ее на одном из вокзалов, чем возвращаться домой и встречать выжидающе-настороженные взгляды подруг.