Свет глубоких недр
Шрифт:
Окаменелость… В этом мире нет гибкости, нет подвижности. Окаменелость коралловых рифов.
Океаны бурлят, в каждой своей капле полны жизни. Здесь давление отсутствует. Не копошатся на дне крабы, морские звезды, медузы не колышатся у поверхности.
Мир остановился, замер, кажется, от жара…
Щупы-автоматы с глухим треском отламывали кусочки махровых листьев пальм. По ту сторону стен они были розовыми, желтыми, фиолетовыми, красными. Они источали переливчатое сияние.
В каюте становились малиновыми и тусклыми. Как будто жизнь покинула их. По команде Петра
Лелька не поднималась из-за спектрофотометра.
Ох! Какая четкая тройная связь кремний — углерод. Какую она дает ясную линию поглощения. И все время эта связь. Лелька улыбалась.
— Вот вам и полукаменные цветы!
Профессора Воронина нет. Он остался далеко за толщью воды, за сыростью пещер. До него тысячи километров мороза. Но что бы Лелька теперь ни делала, Старик присутствен вал незримо… Нет! Она не допустит нелепости.
Лодки шли десять часов, но не было конца-края подземному морю.
— А мы не кружимся на одном месте? — заметила Леля. — В этом изящном однообразии потеряешься…..
— Что изящно, то изящно, — вставил Петр Петрович, — а вот насчет однообразия — не совсем точно. Все, что мы видим, действительно из кремний-полиинов. Но это разные кремний-полиины. И в этом есть что-то целесообразное, энергетически подобранное. Это полупроводники, они соединены так, что…
Резкий четкий звук прервал рассуждения профессора.
«Ток! Ток!»
Звук нарастал со всех сторон, оглушающе сильный.
И мир не то что ожил, а как бы зашевелился. Вернее, заколебалась вода. А потом оказалось, не вода, а тени на воде. Гигантский угол, черный и тонкий.
Вадим резким движением загнал лодку в негнущиеся стебли. Все утихло.
Петр Петрович вздохнул с облегчением, всматриваясь в бледное лицо дочери. Он не понимал, почему Лелька вся напряжена и как будто готова закричать. Нет, она не кричит, она мучительно слушает, она всем своим существом пытается что-то слушать.
Побелевшие губы едва шевельнулись:
— Папа, приемник молчит…
3
Прежде всего Александр увидел полосы. Четкие, прямые, они плыли одна за другой в мутной глубине, где-то очень высоко. Что это? Опасность?
Александра ошеломил звук цокающий, точный. Как будто в этом призрачном мире он понимал его неизбежность и все время ждал. Успел подумать: спрятаться в гуще лапчатых образований. Но что-то необратимо изменилось. Страшное ощущение скованности. Дикое откровение: лодка не подчиняется воле человека. Более того! Она сжимается… Ока наваливается… Душит… Трещит.
Голос Эдуарда.
— Рация! Рация!
И самое страшное: рации больше не существует.
Он старался успокоиться, внимательно осмотреть все, но взгляд судорожно прыгал с изломанной рации на черные крылья неведомо откуда взявшейся мельницы, вдруг двинувшиеся со своего привычного места. Крылья, как ножи, приближались друг к другу, все плотнее и плотнее, перетягивая на две неравные части эластичный корпус
В образовавшемся маленьком отсеке Ксения Михайловна. Она сжалась, не отрывая глаз от надвигающихся стен, от… неминуемой гибели… Александр каждой клеточкой тела чувствовал только эту гибель. Корпус лодки может быть разрезан… Оказаться в кипятке… Рядом водолазные костюмы… Схватил один… Начал судорожно натягивать… И увидел: Эдуард проталкивает что-то Ксении Михайловне в еще не сомкнувшееся отверстие. Тоже костюм! Она ухватилась за него двумя руками! Но уже невозможно… Отверстие узкое… Зажало… Эдуард засунул ножку стула, стараясь противостоять напору сжимающихся тисков. Нет сил…
— Саша! Нажми!
Саша навалился. И оба упали… Стул сломан… Эдик схватил второй… Но отверстие замкнулось. Ксения Михайловна лежит, сжатая прозрачными стенами. Голова запрокинута, следит за надвигающимися пластинами.
Лелька непрестанно радировала:
— Отвечайте! Отвечайте! Отвечайте!
Петр Петрович рядом, почти прижался к дочери. И слушает не менее напряженно, чем Лелька… Вот-вот проступит легкое потрескивание…
Вадим стремительно вел лодку среди каменистых дебрей, подчиняясь неведомо какому зову. Ни Леля, ни профессор Логинцев не понимали, по каким признакам Вадим выбирает курс. Это не мог бы сказать и он сам.
От первого знакомства с этим миром в сознании осталось что-то слишком смутное… Неслышные звуки, что ли… Но Вадим уверен, что точно определяет, где это «что-то» происходит. Нет, не то чтобы он видел знакомые места. Все знакомо и незнакомо. Все застывшее… Застывшее?.. Да! Застывшее! Но где-то есть движение. И он его улавливает. Он идет к этому движению. Он как будто что-то помнит… Стоп! Резко затормозил. Движения больше нет.
Леля слабо вскрикнула. И тогда Валим увидел. Деревья в каменистых джунглях переливаются сотнями огней. Среди сияния темная, строго вертикальная полоса. Она не отражает света. Черная, как сажа… Время от времени веером от нее разметаются искры. Искр особенно много там, где эта стена пережала лодку. Два вздувшихся пузыря-отсека.
В меньшей части (она ближе к Вадиму) — Ксения Михайловна. Ее лицо невозможно рассмотреть, только беспомощно запрокинутый затылок.
Эдик между черных пластин старается протолкнуть ножку стула.
Саша растерянно оглядывается. И вдруг бросается к штурвалу давлений.
«Что он хочет! Эти гигантские крылья не растолкнуть, а лодку разорвет».
— Стой! — закричала Лелька, прекрасно сознавая, что он не может ее слышать.
Саша оттолкнул рычаг и в изнеможении опустился на пол.
Леля чувствовала: он их не видел и опомнился не потому, что они близко. А по велению собственного сердца… Нет! Старик бы так не растерялся. Анатолий Иванович точно бы знал, что следует делать.
Вадим вел лодку в глубину. Подобраться можно только снизу. Вверху безраздельно властвуют блестяще черные пластины-ножницы.
Вадим не замечает ничего, даже ее, Лелю. Петр Петрович крупными цифрами исписывает листок за листком. Вадим, не отрываясь от сверкающих дебрей, взял левой рукой исчерченную бумагу, мельком взглянул.