Свет и мракСборник фантастических повестей и рассказов

Вагнер Николай Петрович

Он вдруг остановился, замолк и посмотрел на Джулию. Она как будто спала, но только что он замолк, как она открыла глаза, схватила его за руку и заговорила.

— Нет! Продолжайте! продолжайте! — заговорила она… — Скажите мне дойдут ли люди до того, чтобы не было горя и зла, и чтобы жизнь их была одно вечное наслаждение без конца?

Ольд-Дикс с уверенностью кивнул головой.

— Это мое кровное убеждение, — сказал он.

— Как! — вскричал я. — Ты думаешь, что люди дойдут наконец до бессмертия!.. Но ведь это только твоя фантазия.

— Когда состав нашего тела изменится, — сказал внушительно

Ольд-Дикс, — то что же помешает ему быть вечным… Как вечен воздух, эфир… Как вечна вся материя…

Я пожал плечами.

— Если люди будут воздушными, — догадалась Джулия, — то они будут летать по воздуху.

— О! непременно, непременно! — вскричал Ольд-Дикс. — Я не могу иначе представить будущее человечество, как отделенным, свободным от земли и плавающим в мировом, эфирном пространстве.

— Ах! Как это будет весело! — вскричала Джулия и всплеснула руками. — Я так бы желала летать по воздуху… Как птица, как ласточка… — И в глазах ее мгновенно загорелись искры и также мгновенно потухли.

— Воздух и свет — вот две стихии будущего человечества, — сказал докторально Ольд-Дикс. — Воздух— это среда более материальная, грубая. Эфир и свет — это среда для более развитых и более успевших. Мне кажется, все в мире рано или поздно можно превратить в световой эфир. — Ведь мир древних растений когда-то горел и оставил после себя уголь. Теперь этот уголь служит нам для топлива и освещение. Продукты его горение можно опять собирать и пускать в оборот. Таким образом является вечное, светящееся perpetuimi mobile… Солнечный луч, конденсируясь в растениях, не пропадает. Он постоянно превращается в новые формы световых лучей. Но вместо солнечных лучей мы можем утилизировать уголь, как механическую силу пара, и превращать ее в свет посредством электродинамических машин. Рано или поздно, но вся материя непременно превратится в свет. Я в этом убежден… И вот в этих-то волнах неугасаемого, бесконечного света будет проходить жизнь будущих людей.

— Но что же эти будущие воздушные или эфирные люди, — перебил я его, — удержат ли они их теперешнюю форму или и форма их будет другая? Ведь все наше тело организовано для земли?

Ольд-Дикс быстро поднялся с табурета. В моем вопросе он, вероятно, услыхал насмешку. Он несколько раз прошелся по комнате, потер лоб и снова сел на свое место.

— Это трудный вопрос, — сказал он тихо и задумчиво. — Из всех отправлений нашего тела только два не имеют прямого отношение к жизни на земле. Это — отправление, в результате которых являются мысль и чувство. Но какая же форма связана с ними!? — И он тихо провел рукой по воздуху. — Ничего!.. Ничего я не могу здесь представить себе… Ведь легенды рисуют же нам образы прекрасных детских головок, с крылышками из небесного эфира… Может быть, люди примут этот образ, а может быть, они останутся верны образу своих грубых, элементарных предков и сохранят его по привычке или из любви к консерватизму… Тут мы ровно ничего не знаем…

Я приложил палец к губам и молча указал ему на Джулию. Она спала мирно и радостно улыбалась сквозь сон. На щеках ее выступил нежный румянец. Тонкие брови приподнялись кверху. Это было лицо счастливого ребенка.

Несколько мгновений Ольд-Дикс любовался на нее. Затем быстро схватил меня за руку, подхватил свою шляпу и на ципочках быстро

провел меня через два салона; в третьем он остановился, выпустил мою руку и несколько секунд потирал себе лоб и тяжело дышал.

— Что у тебя?! Болит голова? — спросил я.

— Н-нет… Я должен бежать от вас, — сказал он.

— От кого?! Куда бежать?! Я тебя никуда не пущу.

И я схватил его за обе руки и усадил на козетку, которая стояла подле.

— Объясни, ради Бога, куда ты хочешь бежать? Зачем?

— Я сам не знаю куда… Но надо!.. Надо!.. Нервы!.. И он закрыл лицо руками.

Я тихо отвел его руки. Он зажмурил глаза, но эти глаза были полны слез.

— Джон! Что с тобою? Признайся мне. Доверься старому товарищу и другу.

— Знаешь ли, — проговорил он сквозь слезы. — ее лицо мне удивительно напоминает, удивительно… лицо моей маленькой Лилли.

— Так зачем же бежать?! Джон!.. Оставайся здесь при ней, а я уеду.

Он вскочил с козетки и порывался уйти, но я крепко обхватил его руками.

— Джон! — говорил я. — Ведь я не люблю ее. Пойми ты это, старый дружище. Она мне так же дорога, как всякое наслаждение мимолетное, опьяняющее. Один раз я бросил ее и теперь так же, я думаю, я расстанусь с нею без сожаления.

Он подвел меня к длинному зеркалу, в котором отражалась вся его коротенькая, горбатая фигурка.

— Смотри! — сказал он, указывая на свое отражение. — Разве может меня любить какая-нибудь женщина?!.. Нет!.. Нет!.. Я мечтатель, фантазер… Я думал… мне казалось, что я давно все похоронил… Все глубоко обдумал и выбросил за борт.

— Джон! Джон! — говорил я, обняв его. — Женщины часто любят, не знаю почему… отвратительных уродов; и чем они безобразнее, оригинальнее, тем они крепче привязываются… А у тебя, посмотри, какое умное, славное, доброе лицо.

— Нет! Нет! Нет!.. Это не может быть! Это не должно быть! Это регресс, аномалия!

И он вырвался из моих объятий и побежал, размахивая своими длинными руками.

Я бросился за ним.

— Послушай! — говорил я. — Чудачина ты!

Но он уже выбежал в швейцарскую. Все камерьере и лакеи стояли на вытяжку, и швейцар широко распахнул перед ним выходные двери.

Я вернулся к Джулии. Она спала по-прежнему. Несколько минут я смотрел и любовался на ее прекрасное лицо. Я смотрел, как тихо поднималась и опускалась ее грудь, и какое-то довольство обладанием красивой женщиной и сознание собственного превосходства, пред уродливым Ольд-Диксом, невольно шевелилось в сердце.

Какое скверное, эгоистичное животное — человек!

VIII

Ha другой день я проснулся поздно и мне подали записку от Ольд-Дикса. Вот что писал он:

«Мой дорогой друг!

«Я уже уехал и мысленно простился с тобой. Заочно расцеловал тебя, старый и неизменный дружище! И крепко поцеловал ручку моей второй дорогой Лилли. Когда ты получишь это письмо, я, наверное, буду уже далеко от тебя. На жизненном пути неожиданно для меня встретилась станция и задержала меня. Теперь я снова в дороге, в бесконечной дороге. Я ездил до сих пор из желания развлечь себя и излечиться от моего сплина. Теперь я буду ездить, чтобы лечиться от глубокой сердечной раны, которую нанесла мне… Флоренция и от которой, вероятно, излечит меня преждевременная могила.