Свет и мракСборник фантастических повестей и рассказов

Вагнер Николай Петрович

«Весь твой, верный Джон Сюррисбюри, баронет».

Когда прочла это письмо Джулия, она широко раскрыла глаза, и яркая краска разлилась по ее лицу.

— Что это такое? — спросила она меня, быстро мигая глазами.

— Чудак! — сказал я. — Он влюбился в тебя. Он говорит, что ты удивительно напоминаешь ему его Лилли.

Она отвернулась и несколько секунд простояла неподвижно, тихо перебирая пальцами по столу. Затем быстро схватила мою руку.

— Эдгард! — вскричала она. — едем! Догоним его!.. Скорее! Скорее! — И она вся заволновалась.

Я пожал плечами.

— Если он не написал нам,

куда уезжает, то, вероятно, он не хотел, чтобы мы это знали. Зачем же мы будем его искать?

Притом… если страсть его действительно глубока, то он, наверное, даст знать о себе. Он приедет!..

Она задумалась, ее красивые брови то сдвигались, то снова приподнимались. Грудь волновалась. Она теребила скатерть на столе.

Ставка была поставлена. Пересилит ли у нее привязанность ко мне начинающееся чувство к этому оригинальному, уродливому чудаку?

Целый день она была задумчива. Постоянно подходила к окнам, точно кого-то ждала. К нам пришла обедать вся наша compania di campagna. Дон Хуарос был необыкновенно сладостен. Обе Дольчи блестели неподдельным весельем. Панчери был в высшей степени остроумен. Но Джулия была рассеяна, безучастна и задумчива. Я думал: не зажглась ли уже в ее сердце искра нового чувства? Ведь все женщины очень жалостливы и часто их сожаление разрастается в любовь. При этом всякое препятствие их только раздражает. Но вечером, вдруг, перед нашими окнами хлопнула петарда и раздалась музыка. Целый оркестр играл на улице, целая кадриль пьерро и пьеррет бешено танцевала на широкой панели. Мы тотчас же зазвали всю эту compania di allegrezza к себе и пошла бешеная потеха. Мы пировали опять вплоть до утра.

Утром я только-что открыл глаза, как Джулия напала на меня.

— Едем, mio coro! Mia anima carissima, mio cor precioso!

— Куда? Зачем?

— Едем скорее, скорее вон из этой скучной Флоренции!

— Помилуй! Ты так веселилась вчера и на прошлой неделе.

— Нет! Едем! Я здесь умру, утоплюсь!..

— Куда же ехать?

— Туда — на юг, на теплый юг.

И мы отправились в Неаполь.

Дорогой я думал об Ольд-Диксе и о Джулии. «Нет! это не твоя, маленькая, тихая Лилли, — думал я, — это бешеный вулкан, это целое море непостоянства. А ты, мой горбатый философ, решающий мировые задачи, ты не мог решить одного вопроса: может ли сердце женщины, брошенное в омут бурных наслаждений, остановиться и затихнуть на глубокой привязанности к одному человеку?

И мне стало грустно. Я живо представил себе это задумчивое, симпатичное лицо. Я думал, что наша встреча была последнею в жизни и что мы больше никогда, никогда не увидимся. Но судьба свела нас опять и очень скоро, свела, действительно, в последний раз в жизни.

В Неаполе Джулия подняла на ноги целый город, взбунтовала всю голодную чернь, всех лаццарони. Полиция вежливо попросила нас удалиться, откровенно признаваясь в своем бессилии. И какая полиция может сдержать расходившийся народ, наэлектризованный жаждой к наслаждению?! Festa для неаполитанца — это вторая религия; там праздник неразлучен с культом, там в честь мадонны зажигаются фейерверки и бенгальские огни. Понятно после этого, что Джулия для неаполитанцев сделалась предметом культа. Довольно было показаться ее коляске на улице, чтобы народ с ревом, задыхаясь, бежал за ней и кричал: 'e viva donna Julia, splendida Julia, carissima, sancta, bellissima.

Бурбоны

отлично поняли эту народную страсть к праздникам, посредством трех F — Festa, Farina и Forca, полновластно управляли Неаполем. Они давали народу бесчисленные праздники (Festa), продавали ему для макарон и поленты муку (Farina), по произвольным ценам, а недовольных этим порядком вещей они без церемонии отправляли на виселицу (Forca).

Из Неаполя мы отправились в Рим, через Фоджио. Дорога эта была весьма опасна, так как горные разбойники грабили без церемонии встречного и поперечного. Но Джулия непременно хотела ехать именно этим путем.

— Я никогда не видала разбойников, — говорила она, — мне кажется, они все должны быть настоящие горные джентльмены!..

Я нанял особый дилижанс. Нанял целый отряд карабинеров и заплатил вперед порядочную сумму этим «горным джентльменам» для свободного проезда. Но это всё-таки не помогло и не спасло нас от нападения. Около Фоджио какая-то шайка погналась за нами. Ветурин наш пустил лошадей вскачь, но вслед за нами защелкали выстрелы и полетели пули. Две лошади упали — раненые или убитые. Карабинеры начали отстреливаться, но большая часть их ударилась в бегство.

— Стойте! — вскричала Джулия. — Остановись!

— Что ты! — вскричал я. — Сумасшедшая! Нас убьют или засадят в плен и сдерут громадный выкуп.

— Стой! — повторила она громко и настойчиво.

Глаза ее сверкали. Ноздри раздулись. Щеки пылали. Она напоминала мне ту Джулию, которую я увидал в первый раз в игорном доме, в Висбадене.

Ветурин с трудом остановил лошадей. Раздалось еще несколько запоздавших выстрелов, и кто-то сильно дернул и отворил дверцу кареты. Перед дверцей стоял высокий «джентльмен», с окладистой черной бородой, в широкополой шляпе и длинным пистолетом в руке. Джулия легко выскочила из кареты. Я бросился за нею с пистолетами в обеих руках.

— Синьор, — сказала она, обращаясь к разбойнику, — я думала, что вы все… горные джентльмены… Я ошиблась. Вам было заплачено за свободный проезд… Зачем же вы нас останавливаете?!

— Синьора Стэндфорт, — сказал разбойник, — во-первых, не каждый день попадаются нам такие жирные, лакомые куски; а во-вторых… мы бедные абруцци… То, что было заплачено, пошло в руки северянам и папской полиции… а мы… мы ничего не получили… пустяк!

— Сколько же вы хотите получить? — спросила Джулия.

Разбойник оглянулся на товарищей. Их было человек пятнадцать-двадцать, и они уже окружили карету. Один толстый, рыжий разбойник шепнул ему что-то.

— Мы желаем получить с вас, синьора, — сказал черный джентльмен, — двадцать пять тысяч скуди… Это немного для такой богатой особы.

— Да, — согласилась Джулия, — это немного. Это половина всего, что я имею с собой. — И она отперла портфель, который был надет на ней, и вынула два банковых билета. — Вот вам, — сказала она, протягивая один из них разбойнику, — это то, что вы требуете; а вот это — я отдаю вам добровольно, на добрую память обо мне. И она отдала ему и другой билет. Разбойник взял деньги и протянул Джулии руку. Она пожала ее, а он снял свою шляпу и, махнув ей, обернулся к товарищам. И все они вдруг подняли шляпы кверху и неистово закричали: