Свет не без добрых людей
Шрифт:
Пьяный Антон придирался ко всяким пустякам, кому-то угрожал, цинично и грязно ругаясь. В постели он бил ее кулаками и плакал от злости и отчаяния. Что творилось у него на душе, Зина не знала.
Внизу, у обрыва, уткнувшись курчавой густо-зеленой головой в песчаное дно реки, лежала подмытая вешними водами большая ель. Зине казалось, что ель упала и захлебнулась. Теперь это был просто труп, мертвое дерево. Другое дерево - сосна - стояло тут же, над самым обрывом. Оно пока держалось: часть обнаженных корней висела в воздухе, точно взывала о помощи, остальными сосна крепко цеплялась за берег, стараясь продлить свою жизнь. Зина понимала, что дерево это обречено и ничто
Нелегкие думы ее спугнул Федот Котов. Он подошел тихо, незаметно, опустился рядом и поздоровался, а Зина, сама не ведая почему, в ответ на его приветствие сказала:
– А сосна все равно упадет, недолго ей осталось.
Котова нисколько не удивил ее ответ, он даже весело подхватил:
– Что же, она свое пожила, славно пожила. А вечного, скажу тебе, соседушка, на свете ничего нет.
– И затем, потрепав ласково по головке девочку, спросил: - Не боишься? Вишь, высота какая!
– Достал из кармана деревянную лису и протянул девочке: - Видала? Это лиса, хитрая-прехитрая. Нравится? Ну и бери себе, пусть будет твоя.
Игрушка девочке понравилась. А мать заметила со слабым укором и благодарностью:
– Зачем вы… Федот Алексеевич?
– Как зачем? Игрушка. Играть будет.
– Спасибо вам.
– И не удержалась: ручьем хлынули слезы, она закрыла лицо обеими руками.
А он сказал, горестно качая головой:
– Я знаю, давно все вижу и слышу. Только одного понять не могу, зачем терпишь?
– Никто не знает, и вы тоже не знаете, что я терплю, - сквозь рыдания, с трудом произнося слова, говорила Зина.
– Жизни мне нет… Нет никакой жизни… Повеситься хотела… Да ее жалко… Сироткой останется. Что с ней будет? Он же, изверг, и ее изведет, убьет, отравит.
– Повеситься, говоришь? Это тебе-то, в твои годы! Да ты, красавица, и жить-то еще не жила, жизнь-то твоя вся впереди. Пусть он вешается, негодяй! Его надо повесить, как собаку бешеную. Вот что скажу я тебе, Зинушка.
Но Зина мотала головой в страхе и ужасе; ее испугало то, что вот так вдруг не сдержалась, выдала свое тайное горе. Как это случилось, что плотину гробового молчания неожиданно прорвало? Должно быть, ласковые глаза Федота и его деревянная игрушка тому виной.
– Ты брось его, Зинушка, уйди, человеком станешь. Живи одна. Работяга ты отменная, не пропадешь. Квартиру тебе дадут казенную, обязательно дадут.
– Я вас прошу, умоляю вас, Федот Алексеевич, никому не говорите. Ничего не говорите… Поклянитесь.
Зина глядела на него испуганными, молящими, обезумевшими глазами. И он тихо, со вздохом ответил:
– Хорошо, Зинушка. Я буду молчать, а ты подумай над моим советом. Брось его, брось к чертовой бабушке и уйди, покуда он тебя не прибил.
Зина, не говоря ни слова, поднялась, взяла на руки девочку и торопливой, встревоженной походкой пошла домой. А вслед ей - надо ж так случиться - из-за кустов смотрели злорадные глаза Домны Балалайкиной.
День был пьяный по случаю престольного праздника покрова. И уже с утра в совхозной столовой за одним из столиков сидели Антон Яловец и Станислав Балалайкин. Пустая пол-литровая бутылка стояла под столом. Антон и Станислав гулко чокались неполными гранеными стаканами и закусывали отварной
– Тебе хорошо, ты деньги сам получаешь. А у меня все имущество - на жену. Распоряжение директора такое - зарплату ей выдавать.
– Глупое распоряжение, потому что ты пентюх, - хмуро отвечал Яловец, уставившись в полупустой стакан.
– Это как понимать?
– тоненьким голоском интересовался Станислав.
– Пентюх - все равно, что дурак, - пояснил Антон грубовато, но беззлобно.
– Это почему ж я дурак?
– не петушился, а скорее любопытствовал Станислав.
– А потому, что не умный, - отвечал Яловец, поглядывая исподлобья на буфетчицу, которую веселил их разговор.
– И совсем не дурак, а просто увалень, вот что обозначает слово "пентюх", - ввернула бойкая буфетчица.
– А ты не суйся в мужское дело, без тебя разберемся в этой арихметике, - отчитал буфетчицу Антон.
– Молода еще… учить мужиков.
– Ничего не значит, что молода, важно с понятием быть, - заступился за буфетчицу Станислав и, заталкивая в рот остывшую картошку, приговаривал: - Я молодых люблю, а холодной картошки терпеть не могу. Мне чтоб картошка горячая, а жена молодая.
– А я наоборот: люблю картошку молодую, а жену… жена чтоб горячая, - надтреснуто прогнусавил Антон и попросил еще четвертинку за счет Станислава.
Станислав от водки не отказывался, а платить не собирался, поскольку денег у него было всего на четвертинку, а до вечера еще ого-го, сколько выпить можно.
– У меня Домна все одно, что ищейка, - разглагольствовал он, наливая водку.
– Вот, истинный бог, ищейка. Ей бы только в уголовном розыске сыщиком работать. У нее глаза - не поверишь - насквозь все видят. Для нее все вещи все равно что из стекла сделаны. Вот, бывало, спрячу деньги, так уж заховаю, что сам потом неделю найти не могу, а она найдет. Везде найдет, подлая. Или нюх у нее такой, сам не знаю, только нигде никакого от нее спасения нету. Один раз решил в такое место положить полсотни, что сам черт не догадается, - в фуганок. Клин вынул, сунул туда бумажку, потом опять клин забил. И что ты думаешь? На-а-ш-лаа!.. И там нашла. А вот как? Нет, ты мне скажи - как?
– Я ж говорю тебе - пентюх ты, - твердил Антон.
– А потому тебе с деньгами и делов не надо иметь. Лучше самогон держи.
– За самогон притесняют, - сокрушенно молвил Станислав.
– Вот кабы медовуху - это можно. Да пчелы нужны.
– Заведи пчел, кто ж тебе не дает.
– Гэ-э, заведи… Легко сказать. Это тебе можно. А мне нельзя. Потому как я механизатор. Пчелы, они механизаторов терпеть не могут… Было у меня четыре колоды. Как стал я возле бензина-керосина работать - шабаш. Все улетели. Однажды пришел с работы да так, не переодеваясь, в сад, поглядеть на них. Что ж вы думаете? Заволновались они, как высыпали изо всех колод да на меня темной тучей. Я лицо руками кое-как закрыл, да сам в кусты, а они за мной. Я в хату - и они в хату, я схватил полушубок да на голову. Жена подумала - сбесился человек, давай на меня орать, да видит такое дело - разъяренные, что собаки, пчелы и на нее нападать стали. Она себе тоже одеялом голову укутала, а ноги-то босые, можно сказать, голые. Еле отбились. Хорошо, что детей дома не было, а то досталось бы и им ни за что ни про что. Я ж этого не знал, оказывается, запаха бензинового они терпеть не могут. Так и ушли от меня, все четыре семьи ушли - колоды бросили, а сами улетели в неизвестном направлении. Вот тебе и медовуха.