Свет погасших звезд. Люди, которые всегда с нами
Шрифт:
В 1939 году Караваева снялась сразу в двух фильмах: «Будни» и «Закон жизни». Но это опять были небольшие роли, которые мог заметить разве что самый дотошный зритель. Караваеву все чаще стали посещать мысли, что ее дальнейшая актерская судьба незавидная – ее ждала участь эпизодницы. И в этот самый момент к ней наконец пришло то самое долгожданное предложение. Исходило оно от другого педагога Караваевой по студии Юлия Райзмана. Весной 1941 года тот приступил к работе над мелодрамой «Машенька» и пригласил Караваеву на главную роль.
Фильм «Машенька» задумывался как камерный фильм о юной девушке,
Когда «Машенька» вышла в прокат, ее ожидал фантастический успех. Даже для многих людей, непосредственно причастных к созданию фильма, этот триумф был неожиданным: им казалось, что в суровые годы войны столь камерная картина не может вызвать по-настоящему живой отклик у зрителей. Что им нужно скорее агитационное кино, прямолинейное, но отнюдь не камерное. А вышло наоборот: фильм с восторгом принимали как в городах, так и во многих госпиталях и даже на фронте. И в 1943 году фильму была присуждена Сталинская премия.
Весть об этой награде застала Караваеву в Алма-Ате. Как вспоминает актриса Лидия Смирнова, которая делила с Караваевой один крохотный гостиничный номер, Валентина была на седьмом небе от счастья. И в течение всего дня только и делала, что притворялась, будто ничего не слышала о присуждении ей «Сталинки», и все для того, чтобы раз за разом выслушивать от коллег сообщение об этом.
Триумф «Машеньки» мгновенно сделал Валентину Караваеву звездой советского кинематографа. Ее юное и красивое лицо замелькало на сотнях плакатов и открыток, которые стали распространяться по стране с бешеной скоростью. Бойцы вешали эти карточки в блиндажах, носили в карманах гимнастерок, надеясь, что она сможет уберечь их от гибели.
На волне этого успеха Караваеву приглашают сниматься сразу в три новых фильма. Первым фильмом была «Тоня» Абрама Роома. Однако эту картину ждала печальная участь – ее не выпустили на экран по идеологическим соображениям. Высоким цензорам не понравились кадры, где речь шла о тяжелых днях отступления советских войск в 1941 году. Караваева, конечно, удручена, но не настолько, чтобы отчаиваться. Тем более что впереди ее ждут съемки еще в двух фильмах: «Небо Москвы» Юлия Райзмана и «Зоя» Лео Арнштама. Особенно сильно Караваева хочет сниматься в последнем, где речь идет о подвиге молодой партизанки Зои Космодемьянской. В одном из своих тогдашних писем матери Караваева пишет:
«Ты знаешь, родная моя, я совсем не понимаю себя. Я только знаю, что не нужна мне так называемая слава, успех и прочая не совсем чистая блескучая мишура. Но мне иногда страшно, как я чувствую и люблю жизнь, всю ее, огромную и перепутанную, как душа стонет от боли за всех – за всех, за всю безумную кровавую трагедию. И хочу все то, что чувствую, собрать в чистый образ русского народа – в образ
Однако мечтам актрисы не суждено будет сбыться.
Съемки в обоих фильмах должны были начаться летом 1943 года. Но поскольку съемки в «Небе Москвы» начинались чуть раньше, Караваева в начале июня 1943 года приехала в Куйбышев для натурных съемок. Но успела сняться всего лишь в нескольких эпизодах, после чего 11 июня угодила в автокатастрофу. У актрисы оказались множественные переломы рук и ног, травма тазобедренного сустава и было сильно изуродовано лицо. В больнице, куда Караваеву привезли спустя час после аварии, врач первым делом сообщил: «Рожать вы теперь не сможете». Караваева спросила: «А сниматься?» «Если удастся сделать вам лицо», – последовал ответ.
В больницах Караваева провела почти полгода. Ей было сделано несколько операций на лице, однако все неудачные – вернуть прежний облик врачи ей так и не сумели. В обоих фильмах, в которых должна была сниматься Караваева, снялись другие актрисы: Нина Мазаева в «Небе Москвы», Галина Водяницкая в «Зое». Но ни одной из них съемки в этих фильмах большого успеха не принесли – звездами они так и не стали.
Парадоксально, но, потеряв работу в кино, Караваева обрела любовь. В ноябре 1943 года, когда актриса находилась в Москве на лечении, на одном из светских раутов в посольстве Великобритании она познакомилась с дипломатом Чапманом. Между молодыми людьми начался роман, который длился всего лишь несколько недель – потом Чапман сделал Караваевой официальное предложение руки и сердца. И она его тут же приняла. И переехала с Потылихи, где жила, в гостиничный номер своего жениха в гостинице «Савой».
После того как Караваеву перестали приглашать сниматься в кино, она стала работать в Театре имени Моссовета. Ведь театр был единственным местом, где шрамы на лице актрисы не могли быть заметны зрителям. Вообще шрамы – это было единственное, что отличало нынешнюю Караваеву от прежней, поскольку актерский талант как был при ней, так с ней и остался. В итоге в 1944 году к ней вновь вернулась слава: после того, как она с блеском сыграла Нину Заречную в «Чайке». Постановщик спектакля Юрий Завадский оценил игру Караваевой следующим образом: «Своим успехом спектакль обязан молодой, необычайно одаренной актрисе Валентине Караваевой, в игре которой есть нечто, предвосхищающее рождение второй Комиссаржевской».
Вполне возможно, что после этого триумфа на Караваеву вновь могли обратить внимание кинематографисты. Но в ситуацию внезапно вмешались сугубо личные обстоятельства. В том же 44-м Чапмана отозвали в Англию, и Караваева встала перед выбором: уехать вместе с мужем или остаться. Она выбрала первое, объяснив свое решение следующими обстоятельствами:
«Я не изменила и не изменю свое русское подданство. Выезд этот будет временным, и он не только желателен мне, так как естественно для жены быть вместе со своим мужем, но даже и необходим, потому что в результате происшедшей со мной автомобильной катастрофы я не могу до полного исправления шрамов на лице сниматься в кино, ибо лечение, хотя и длинное, не привело к желаемым результатам».