Свет праведных. Том 1. Декабристы
Шрифт:
И, почти совсем уже сдав все позиции, забормотала:
– Простите мою выходку, ваше превосходительство… и постарайтесь меня понять… такое долгое путешествие… усталость… и потом, когда я приехала сюда, это ужасное разочарование… отсюда – такой порыв… я не сдержалась…
Софи было стыдно признаваться в подобной слабости, но вдруг она инстинктивно почувствовала, что это одновременно и хороший тактический ход: генерал Цейдлер явно клюнул на признание ею своей «вины», видимо, ему доставляет удовольствие играть в благородство, видя, как унижена
– Ах, мадам, мадам, – теперь этот Цейдлер заговорил прямо-таки отеческим тоном, – успокойтесь, ради бога. Я же готов забыть навсегда это… ммм… странное поведение, понимая, сколь велико ваше горе… Но я все-таки должен принять во внимание документ, переданный мне высшими инстанциями…
– Но это письмо доказывает только готовность моего свекра использовать любые средства, вплоть до клеветы, лишь бы добиться, чтоб меня вернули ему! – воскликнула Софи.
Генерал, казалось бы, улыбнулся, но губы у него были такие тонкие, что улыбка эта напоминала шрам на лице.
– Мадам, мне не хотелось бы вдаваться в подробности ваших семейных ссор, – с притворной скромностью сказал он, – но поймите же и меня! Михаил Борисович Озарёв известен как человек с незапятнанной репутацией, бесконечно преданный государю-императору, в то время как вы, мадам – простите! – всего лишь иностранка и жена политического преступника. Разве не естественно для нас верить отцу, поднявшемуся выше своей боли за сына, своего отчаяния и сохранившему верность царю и Отечеству, а не женщине, пытающейся воссоединиться с мужем, потому что она поддерживает те самые убеждения его, за которые он был осужден?
– Да господи боже мой, ничего же общего не имеет политика с целью моего путешествия! – горячо воскликнула в ответ Софи. – Просто я люблю мужа! Я обожаю его! И знаю, что Николя относится ко мне так же. Я не могу вынести мысли о том, как он несчастен вдали от меня, и сама несчастна оттого, что муж не рядом со мной! Генерал, объясните же мне, я ведь никак не могу понять, разве люди, без конца говорящие о своей религиозности, могут забыть, что никакой земной суд не имеет права разлучать тех, чей союз скреплен Богом!
Она замолчала, с ужасом подумав, что слишком раскрылась перед скорым на расправу противником. Но Цейдлер продолжал, глядя на нее, улыбаться, видимо, забавляясь путаницей, царившей в душе жены политического преступника. Она была четвертой по счету декабристкой, которую он принимал в своем рабочем кабинете, и, вполне вероятно, он сейчас сравнивал ее поведение с поведением остальных. Мысль о том, что она не может потерпеть поражение там, где Екатерина Трубецкая, Мария Волконская и Александрина Муравьева одержали победу, придала Софи мужества. Ей надо понять этого верноподданного солдафона, сухого, желчного и искушенного в таких делах, ей надо пробиться сквозь бумажную стену, их
– Помогите мне, мой генерал, умоляю вас, умоляю…
– Вы полагаете, что у меня больше власти, чем есть на самом деле, мадам… Решение зависит не от меня, но от восточно-сибирского генерал-губернатора Александра Степановича Лавинского… Но он, в этом я нисколько не сомневаюсь, запросит совета по вашему делу у санкт-петербургских властей…
– И все из-за какого-то нелепого письма… лживого… преступного…
– Совершенно ясно, что не на одно лишь письмо это станет опираться генерал-губернатор, решая ваши проблемы, но я… я все-таки вынужден задержать вас здесь на какое-то время…
– Зачем?!
– Чтобы попытаться лучше узнать вас, мадам… – с одной стороны, а с другой – чтобы дать вам время подумать… Вам известно, какие вас ждут потери, если вы осуществите свое намерение соединиться с мужем? Вы лишитесь всех гражданских прав, лишитесь возможности когда-либо вернуться в Россию, вы… вам придется приспособиться к среде каторжников, и вы растворитесь в ней…
– Да мне уже сто раз это объясняли! Я же подписала бумагу, где сказано, что на все это согласна!
– Но я даю вам последний шанс…
– Лучше дайте мне лошадей!
– Мадам, это порочный круг, мы с вами, словно заблудились в лабиринте: что ни шаг – тупик! – вздохнул генерал.
Постучали в дверь. Вошел унтер-офицер, покрасневший от важности порученного ему дела, и молча положил лист бумаги на письменный стол губернатора. Тот стал вполголоса читать документ:
– «Осмотр багажа… Не обнаружено французских книг, русских книг, газет, обнаружены женская одежда, женская пудра, женские щетки, женская туалетная вода и другие предметы, пригодные для использования исключительно особами слабого пола…»
– У меня есть подробный протокол, ваше превосходительство, и при необходимости… – Унтер-офицера распирало желание услужить начальству, он даже охрип от усердия.
– Ни к чему, – в уголке губ генерала появилась лукавая улыбочка. – По-моему, все в порядке.
Унтер-офицер искоса взглянул на Софи и, откашлявшись, продолжил:
– Мне следует еще доложить вашему превосходительству, что крепостной слуга этой путешествующей особы пытался помешать нам работать…
– Черт побери! – не сдержался на этот раз губернатор. – И что же?
– Пришлось взгреть его – для науки. Ну, а потом – арестовать.
– Отлично!
Софи окончательно потеряла голову. Ей теперь уже всюду мерещились враги.
– Почему вы так поступили? – закричала она, не помня себя. – Как вы смели? Немедленно отпустите Никиту! Вы обязаны его отпустить! Сию же минуту!
Генерал тут же перестал улыбаться, лицо его отвердело.
– Это невозможно, мадам! Никто, позволивший себе сопротивление моему приказу, от наказания уйти не может!
– Но хотя бы разрешите мне увидеться с Никитой!