Свет-трава
Шрифт:
Федя раскрыл определитель, перелистал его с начала и до конца. Травы этой в определителе не было.
– Ох и неполные же наши определители! – вслух вздохнул он. – Такой чепухи, как эта травка, и то нет!
Он закрыл книгу, положил на нее листок, вырванный из записной книжки, и написал:
«Цветы собраны ближе к верху в мутовки. Цветочки белые. Цветок неправильный. Листочки сидячие, продолговатые. Стебель прямостоящий, пушистый. Граней нет. Высота 10 сантиметров. Выкопаны на всхолмленном месте. Запаха нет. Предполагаю, что из семейства губоцветных».
Он поставил дату.
– Гей, дружище, будь весел! – вдруг раздался голос Игоря. – Вот как ты работаешь в лесном уединении! Думаю: дай-ка посмотрю, кто на солнце нежится в горячую пору. Не помешаю?
И, не дождавшись ответа, он растянулся на траве рядом с Федей.
– Замерз. Часа полтора из реки не вылезал. Вода – мировая. – Игорь с удовольствием подставлял горячему солнцу спину, босые ноги, мокрую голову. – Ну, сегодня нашел что-нибудь выдающееся?
Федя покачал головой:
– Ничего особенного.
– А я, брат, двадцать страниц из Гегеля на крыше проштудировал. Здорово?
– Не одобряю, – ответил Федя. – Этим ты займешься зимой, в Москве. А сейчас лучше бы ты жизнь изучал.
– Жизнь?! – Игорь засмеялся. – Пусть жизнь изучают люди без полета, а мне ее с крыши видно с Гегелем в руках.
– Ну, не ври! – рассердился Федя.
Другой бы обиделся на товарища, но Игорь спокойно сказал:
– Подумаешь, колхоз! Тут изучать нечего. Вот Вселенную изучить – это сложно…
Федя приподнялся на локтях и, не слушая Игоря, заговорил медленно, четко, как на сцене:
– Приезжаешь ты в Москву, встречаешься с академиком Мышкиным. «А! Игорь Пересветов! Будущий гениальный писатель!» – приветствует тебя ученый.
Федя вскочил, шаркнул по траве босыми ногами, сделал жест рукой, будто снимал шляпу.
– «Что-то давно не видно вас нигде?» – Затем он удачно изобразил Игоря: засунул руки в карманы, отбросил немного назад голову, прошелся взад-вперед широкими шагами и сказал глуховатым голосом: – «Жил в сибирском колхозе, в Семи Братьях». – «О! Это очень интересно! Крайне интересно! Для будущего писателя это просто клад! Скажите, уважаемый, большой колхоз в этих Десяти Братьях?»
Федя изобразил, как ученый, ожидая ответа, с любопытством вытянул шею и приоткрыл рот.
– «Большой! Вот такой!» – Федя важно отставил ногу и выбросил руки в стороны, как бы пытаясь охватить огромное пространство. – «Гм!» – разочарованно сказал академик, – и Федя сделал жест рукой, будто он поправлял очки. – «А какой доход государству дает этот колхоз?» – Федя недоуменно развел руками: – «Еще… еще не подсчитали…» Академик удивлен, даже возмущен. Его брови взлетели вверх. Он спрашивает уже придирчиво, как отстающего ученика: «Скажите, молодой человек, какие новые методы применяются в колхозе по выращиванию молодняка? Меня это крайне интересует. А вы, конечно, не раз бывали на фермах?» – Федя выхватил из кармана платок, наспех вытер лоб, нос, шею и, заикаясь, сказал: – «Простите, Иван Борисович,
Игорь от души посмеялся над Фединым представлением, а потом замолчал и задумался. Феде показалось, что не зря он разыгрывал в лицах диалог академика с Игорем.
Показывая на холмик, на котором лежал Федя, Игорь сказал:
– Эх ты, ученый-практик, всю богородскую траву помял!
Федя взглянул на траву с белыми цветами, образец которой он недавно положил в пресс.
– Это не богородская трава. У богородской травы цветы розовато-сиреневые, она много меньше и очень ароматная, а это ничем не пахнет.
Он сорвал травку и снова стал разглядывать ее.
– А в самом деле походит, очень походит на богородскую!
И вдруг он вспомнил слова Савелия Пряхина, сказанные им однажды, что свет-трава походит на богородскую, только выше ее, без запаха и цветет белым и розовым цветом.
Он наклонился к холмику и увидел, что некоторые стебли этой травы были покрыты не белыми, а бледно-розовыми цветами.
У него задрожали руки, дыхание стало осторожным, как будто он боялся кого-то спугнуть. На лбу и на носу выступили мелкие капельки пота.
– Что с тобой? – спросил Игорь, беспокойно приглядываясь к товарищу. – Заболел?
– Нет, Игорь, не заболел. Мне кажется, что это свет-трава.
Игорь вскочил на колени и закричал:
– Давай скорее лупу!
Федя растерянно сунул ему в руки лупу, словно Игорь мог установить, подлинно ли это свет-трава.
Игорь положил траву на ладонь и долго разглядывал ее через лупу, пожимая плечами и вздыхая от собственного бессилия.
– Ну, Федька, надо же что-то делать! Я чувствую, что это самая настоящая свет-трава, безо всякой подделки! Может быть, выкопаем весь этот холмик и унесем с собой?
– Чудак! – улыбнулся Федя. – Да ее везде полно! Нет, не то ты говоришь. Надо немедленно ехать к старику Пряхину.
Глава двадцать девятая
В любое время дня все привыкли видеть Савелия Пряхина во дворе, под навесом. Он обычно сидел на низкой скамье, собирал новые, пахнущие свежим кедром кадушки или же надевал обручи, кое-где прихваченные рыжей ржавчиной, на старые, почерневшие в хозяйстве ушаты.
Теперь в беспорядке лежали под навесом недоделанные кадки, валялись обручи и гладко обстроганные доски, заготовленные для днищ. Сиротливо стояла пустая скамья, а Савелий Пряхин лежал на столе, возле окон, торжественный и строгий, с выпростанной из-под белой простыни длинной седой бородой и сложенными поверх нее худыми руками.
Он давно пережил и детей своих и товарищей. Смерть старика не была неожиданной, и все же внуки и правнуки, соседи и просто знакомые встретили ее с глубокой печалью.
Поддаваясь общему настроению, у изголовья умершего плакала и Саня. Думала она в этот момент о том, что Савелий Пряхин знал ее прапрадеда. А для нее, как в далеком сне вспоминающей отца и мать, это было очень дорого.
Рядом с Саней часто сморкался в большой клетчатый платок Федя. Он жалел жизнелюбивого старика Савелия.