Свет в оазисе
Шрифт:
В завязавшемся бою христиане действовали с большей скоростью и решительностью, чем противостоявшие им стражники, и им удалось отбиться и выбраться через тот же потайной проход к реке, откуда они вернулись в осадный лагерь героями на все времена.
Как стало известно позже от горожан, сбежавших из осажденного города, в ту ночь в Гранаде никто не понял, что именно произошло и кем были люди, вступившие в вооруженное столкновение с ночной стражей. Но наутро привратник мечети обнаружил листок пергамента со словами "Аве, Мария".
***
Мануэль
Обозов на стоянке было множество, торговали здесь в основном продуктами питания, питьем, предметами одежды. Мануэль оглянулся в поисках знакомых лиц, но раньше, чем он кого-либо нашел, его уже узнал мальчишка лет десяти, имени которого он не вспомнил. Главе семейства Валенсиано, Педро-Луису, мальчик приходился то ли сыном, то ли племянником.
– Дон Мануэль!
– крикнул он, широко улыбаясь, - я сейчас скажу отцу, что вы здесь!
Он юркнул в одну из повозок, и оттуда тотчас же высыпало все семейство Валенсиано. Они окружили Мануэля, все разом что-то говоря, и затащили его внутрь.
– Как я рад вас видеть, дон Мануэль!
– восклицал Педро-Луис, полноватый немолодой мужчина с глазами навыкате. Остальные члены семьи добровольно уступили ему роль ближайшего друга саламанкского идальго, сопровождавшего их однажды из Алькала Ла Реаль.
– Разрешите угостить вас отменным хересом! И, прошу вас, зовите сюда ваших солдат. Пусть они тоже угощаются, если вы не возражаете.
– Благодарю вас, - Мануэль выглянул из повозки, чтобы подозвать Пепе и Бальтасара, и тут увидел зрелище, чрезвычайно его удивившее. Некий францисканец пытался пробиться через небольшую толпу к открытой повозке, на которой сидели две довольно непривычного вида женщины, но ему мешал сделать это Бальтасар. Монах громко бранился, люди вокруг гудели, обсуждая происходящее, женщины сидели молча, и та из них, что была постарше, выглядела очень напуганной. Вторая же, судя по всему, не понимала грозящей им опасности и взирала на происходящее с любопытством.
До этой минуты Мануэль готов был бы поклясться, что Бальтасара ничто на свете не может вывести из равновесия.
Это был курчавый цыган средних лет, многие годы назад добровольно пошедший на армейскую службу. Здесь его очень ценили как выдающегося знатока лошадей и искусного следопыта. Он был не особенно разговорчив. Мануэль, желавший знать как можно больше о своих подчиненных, не сумел вытянуть из него никаких сведений о его жизни. Этого не удалось сделать даже сержанту Крусу, который очень гордился тем, что обычно без труда внушал солдатам из простонародья полное доверие. Он лишь сумел узнать, что Бальтасар доволен своей жизнью в армии, так как здесь он получал жалованье и не подвергался преследованиям за бродяжничество на основании особого закона, действовавшего уже десять лет. На вопросы о том, где он родился и есть ли у него семья, Бальтасар
Он и сейчас ничего не отвечал на возмущенные выкрики монаха. Просто стоял у него на пути, загораживая проход к повозке. Вроде бы и не отталкивал, но и пройти к женщинам не давал.
– Это же ворожеи, их надо гнать отсюда, а еще лучше - прямо на костер!
– монах уже устал от бесплодной борьбы с молчаливым солдатом.
– Гадалки оскверняют Божий мир!
– Что здесь происходит? Пепе, Бальтасар, в чем дело?
– Благородный кабальеро!
– воскликнул приободрившийся при появлении Мануэля монах. Смотреть на его изрытое оспинами лицо было неприятно.
– Эти женщины занимаются попрошайничеством и гаданьем. Им не место среди Христова воинства. Гадание - это почти то же самое, что и колдовство. Почему ваш солдат, вместо того, чтобы помочь изгнать их отсюда, не дает мне к ним пройти?
– Что вы сделаете, если он не будет вам мешать?
– любезно спросил Мануэль.
– Я?
– Вопрос застал францисканца врасплох. Было ясно, что, выкрикивая призывы изгнать гадалок, он рассчитывал зажечь и повести за собой возмущенную толпу. Но люди вокруг, которые в иных обстоятельствах, несомненно, пошли бы за ним, теперь стояли и наблюдали за происходящим с заинтересованностью зрителей древнеримского театра.
Видя, что монах не находит ответа, Мануэль велел Бальтасару отойти. Тот с неохотой подчинился.
– Пожалуйста, путь свободен, святой отец! Делайте же, что задумали, - учтиво предложил молодой дворянин.
В толпе раздались смешки. Монах не двигался с места.
– Насколько я могу судить, - продолжал саламанкский идальго, - эти женщины занимаются не ворожбой, а торговлей.
Действительно, на повозке лежали несколько украшений. Такие же были и на женщинах: кольца, серьги, бусы, тяжелые ожерелья. Браслеты были у них и на ногах, и на руках, украшенных геометрическими узорами из рыжей хны. В ушах у костлявой пожилой женщины в тюрбане весели по две увесистые серьги. На девушке украшений было меньше. В заколке, удерживавшей выцветшую повязку и черные волосы, торчал бутон белой розы.
– Про молодую не знаю, а старая точно занимается гаданьем, - злобно прошипел монах.
– Да к чему эти вопросы? Посмотрите, как они одеты? Разве так одеваются богобоязненные, скромные христианские женщины?
– По уверенности ваших слов, святой отец, можно заключить, что вы пришли сюда с вердиктом духовного или светского суда.
– Я пришел сюда с вердиктом своей христианской совести!
– важно изрек францисканец.
– Тогда вам следовало бы в первую очередь предложить этим женщинам защиту, - сделал вывод Мануэль.
– Ведь их никто не охраняет.
– Тьфу!
– монах вдруг разозлился, вызвав смех у зевак, покраснел и выпалил: - Вы правы, в следующий раз приведу инквизиторов. Благодарю за совет!
Вступать в открытый конфликт с офицером армии в военное время монах не решился, и ему оставалось лишь удалиться. Поскольку никто ему не ответил, последнее слово остались за францисканцем, что и составило единственную его победу в этом противостоянии.
– Ну что ж, уважаемые!
– обратился Мануэль к зрителям. Это были солдаты и торговцы, дворян среди них не было.
– Представление окончено!