Свет в оазисе
Шрифт:
Алонсо теперь намного лучше помнил сны, чем раньше. Однако вернуться в то же сновидение, после которого он просыпался, ему не удавалось.
По мере разбора текста "Света в оазисе" у Алонсо возникали вопросы, с которыми он шел к деду. Но у старика не всегда находились ответы.
– Если жизнь это сон, то кому она снится?
– спрашивал внук.
– Может быть, Богу?
– отвечал вопросом на вопрос Ибрагим, перебирая янтарные четки. Со стороны он выглядел образцовым престарелым мусульманином в момент истовой молитвы, но слова его не слишком вязались с этим образом.
– Или тебе? Или это вообще одно и то же?
В прежние времена подобные высказывания
– Вспомни своего любимого Ибн аль-Араби, - сказал Ибрагим.
– Разве не говорил он о едином начале бытия? Разве истинная суть не познается в озарении? Разве есть подлинное, сущностное различие между человеком и Богом, между миром и Богом, между миром и человеком?
Алонсо пожал плечами. Накануне он весь вечер провел, упиваясь стихами этого великого поэта и мыслителя из книги "Толкователь любовных страстей".
– Великий шейх - мой любимый стихотворец и твой любимый мыслитель, но не наоборот, - заметил он.
Легкий насмешливый кивок деда означал, что тот оценил фразу.
– Я не очень хорошо понимаю некоторые идеи Ибн аль-Араби и других суфиев, - признался Алонсо.
– Видимо, именно из-за подобных идей его и обвиняют в ереси.
– Это-то как раз и не удивительно, - заметил дед.
– Людям всегда проще верить в догмы, чем мыслить и познавать. У нас, мусульман, уже накопилась изрядная история преследований тех, кто верит и думает иначе. Хотя на сегодняшний день христиане нас в этом сильно опередили. У нас все-таки нет инквизиции. Впрочем, скоро, вероятно, будет...
Ибрагим погрустнел. По Гранаде ползли панические слухи о близящемся нашествии объединенных войск Кастилии и Арагона на последнее мусульманское государство на Пиренеях. Из-за них старик утрачивал обычную невозмутимость. Чтобы отвлечь деда от невеселых мыслей о судьбе страны, Алонсо поспешил вернуть разговор в философское русло.
Поколение Алонсо и его родителей знало о былом величии ислама на Пиренеях лишь из преданий и литературных произведений. Когда-то мусульмане, пришедшие из Северной Африки, завоевали почти весь полуостров. Непокоренными остались лишь Астурия и Каталония на севере. Но с тех пор прошло почти восемьсот лет, в течение которых католические рыцари вытесняли мавров (так они называли испанских мусульман независимо от их происхождения) то из одной области, то из другой.
Несмотря на распри между христианскими королями и феодалами, столетия Реконкисты постепенно вели к усилению католических стран и падению одного за другим раздробленных мусульманских эмиратов. Королевство Леон уже давно вошло в состав Кастилии, а Кастилия и Арагон в последние годы, в результате брака между кастильской королевой Изабеллой и арагонским королем Фердинандом, представляли единую силу. От непобедимого в прошлом халифата Кордовы, занимавшего почти всю территорию страны Аль-Андалус, остался один единственный эмират Гранады. Кордова, великая столица халифата, была занята христианами более двухсот лет назад. И совсем недавно - это случилось уже на памяти Алонсо - пал портовый город Малага.
Судьба Гранадского эмирата, зажатого между горными перевалами и морем, была предрешена. Правда, эмир Мухаммед Абу-Абдалла платил католическим монархам ежегодную дань, но мало кто считал, что это заставит христиан отказаться от заманчивой возможности победно завершить многовековую Реконкисту, окончательно выбить мавров с Пиренейского полуострова, сплотить кастильцев и арагонцев вокруг христианской веры, а заодно
Христианская Европа не решалась на возобновление крестовых походов ради освобождения из рук мусульман Гроба Господня в Иерусалиме. В этом случае крестоносцам пришлось бы столкнуться со слишком сильным противником - египетскими мамлюками, а, возможно, и турками-османами, которые прочно утвердились на территории Византии. Христианские владыки - по крайней мере, в лице Фердинада и Изабеллы, - в отличие от своих предков, ставили перед собой только разрешимые задачи. Как, например, покорение Гранады. Как изгнание из пиренейских государств всех неверных - иудеев и мавров, - если они откажутся принять христианство. Как передача инквизиции почти неограниченных полномочий во всем, что касалось преследования еретиков и ведьм, к которым можно было причислить кого угодно из-за малейшего неосторожного высказывания или просто по доносу соседа.
***
Три года после того памятного вечера, когда Алонсо узнал от деда о существовании тайной рукописи, прошли в атмосфере ожидания неизбежной катастрофы. Все знакомые и соседи только об этом и говорили. Молодые люди были охвачены воинственным пылом и рвались в бой, вспоминая о великих подвигах мусульманских героев. Постоянно звучали имена Саллах ад-Дина, Аль-Мансура, Тарика ибн-Зияда.
Алонсо, которому теперь было двадцать лет, чувствовал, как и его охватывает всеобщее лихорадочное возбуждение. Он не скрывал его и дома.
– Не стану напоминать тебе, что в войне очень трудно никого не убить, - откликнулся Ибрагим, когда в один из дней ранней весны 896-го года Хиджры (или 1491 года по летоисчислению христиан) внук признался ему, что ходит на занятия по владению мечом и кинжалом.
– Сейчас гораздо важнее то, что в войне нелегко и самому остаться в живых. Твоя задача - сохранить свиток.
– Но это же не я приглашаю сюда христианских рыцарей!
– Алонсо иногда решительно отказывался понимать деда. Ему казалось, что старик из упрямства не желает уразуметь очевидные для всех вещи.
– Они идут сюда, чтобы убивать нас, чтобы отнять наши земли и дома, чтобы заставить нас принять их ложную веру!
– Вероучение само по себе не может быть истинным или ложным, - возразил дед.
– Важно лишь то, что делают с ним люди. Одних людей оно ожесточает и толкает на насилие, а у других смягчает сердца.
Алонсо вздохнул. Ибрагим всегда беседовал с ним на равных, и, даже когда Алонсо был совсем мал, дед не говорил ему, как другие: "Поймешь, когда вырастешь". Но сейчас внуку очень хотелось, чтобы старик сказал что-нибудь в таком духе. Дескать, с опытом придет понимание того, что недоступно твоему сегодняшнему разумению, а пока не надо напрягать свой юный ум. Просто делай то, что велит тебе сердце: иди защищать родной город от неверных.
Ничего такого дед не сказал.
– Я знал, что это мгновение когда-нибудь настанет, и готовился к нему, - сообщил он тихим голосом.
– И все равно не готов.
– В чем дело?
– Алонсо встревожило исчезновение обычной шутливой интонации лукавого старца.
– Али, пришло тебе время покинуть Гранаду, - молвил наконец Ибрагим.
Летом темнело поздно, но этот час уже наступил. Тихо вошла Сеферина и зажгла фитили двух масляных ламп. Алонсо, как всегда в такие минуты, вспомнил сказку о мальчике, который потирал волшебную лампу, вызывая послушного ему джинна.