Свет Вечной Весны
Шрифт:
На то, чтобы выстирать, высушить и сложить всё в стопки по цвету, а потом оттащить домой, не понадобилось много времени.
После этого свободного места в квартире стало побольше. На полу проглянули клочки паркета, на которые доселе не ступала нога человека, но в остальном наше жилье по-прежнему было забито доверху. Полки с затолканными на них книгами расползались по стенам вертикально и горизонтально, груды рабочих документов и журналов громоздились на кофейном столике, а рядом с диваном были разложены части солнечных панелей.
Мой взгляд остановился на лиловой кожаной сумочке, которую я купила три года назад, потому что мне понравился цвет. Я ни разу ею не воспользовалась. Жёлтый стикер на ручке вопрошал: «Сдать в благотворительность?» Почерк был мой, но я не помнила, чтобы писала это. Рядом с сумочкой стояла свеча, которую ни разу не зажигали. В детстве мы учились при свечах. Сейчас они выражали стремление к покою, которому не суждено было реализоваться по соображениям пожарной безопасности.
Я никогда не заваривала в этих чайничках чай. Я пила кофе.
Обычно благодаря вещам я чувствовала себя уютно. Чувствовала себя богатой. Материально необеспеченные детские годы лежали позади, и я двинулась вперёд, в новое, лучшее место. Этим вечером я чувствовала, что барахло душит меня.
Вещей было так много, что мы не приглашали в гости никого, кроме ближайших друзей.
Хлам оккупировал место, которое предназначалось для людей.
Я схватила пакеты для мусора из-под мойки на кухне и принялась наполнять их: свечи, вазы, свиньи-копилки, сумочки, фильмы, которые мы посмотрели и нам не понравились, CD-диски, которые я покупала, а потом жалела об этом, разноцветные коврики для йоги. Я порылась в кухонном ящике, отыскала маркер и написала на сумках «Благотворительность», а потом со вздохом распрощалась с каждой в отдельности.
Я наполнила корзину для мусора, предназначаемого для переработки, флаерами распродаж, журналами, чеками из ресторанов, банками и бутылками из-под газировки, бумажными пакетами из магазинов и обувными коробками.
Я прошлась по квартире с ещё одним мусорным пакетом и сложила туда сломанные детали от камер, чашки с отбитыми ручками и всё прочее, чего у меня не должно быть, но что я зачем-то хранила.
Я сгребала только те вещи, которые принадлежали мне, и в процессе понимала, сколь малая часть нашего хлама принадлежит Дэвиду. Он вырос в достатке и, казалось, никогда ни в чём не нуждался. Или же понимание, что можно купить любую вещь, когда она тебе понадобится, дарило
Закончив, я по-прежнему ощущала тяжесть, но уже не такую, словно меня вот-вот поглотит земля.
– Дэвид! – окликнула я, заходя в комнату и садясь на кровать рядышком с ним. – Проснись и пой.
– Что? – Его веки разомкнулись.
– Нам надо успеть поймать наш самолёт. – Я ухватила за край одеяла и потянула.
Дэвид уцепился за одеяло с другой стороны.
– Но самолёты слишком быстро летают.
– Да, так что нужно торопиться.
Муж уселся, потёр глаза и тут же проснулся. Через пятнадцать минут он уже был одет и готов выходить. Эта утренняя магия не переставала меня удивлять – и слегка раздражать.
В третий раз я проверила, взяли ли мы паспорта и билеты.
Дэвид кивнул, глядя на рассортированные по цвету стопки одежды в шкафу.
– Похоже, вчера ночью к нам прилетала прачечная фея. – Но, когда он вошёл в гостиную, его улыбка увяла. – Что случилось?
Я пожала плечами:
– Не могла заснуть. Ты всегда говорил, что у нас многовато вещей.
Я проследовала за ним по расчищенному полу, волоча за собой чемодан. Дэвид повернулся ко мне у двери:
– Да, но эти границы между…
– Я не выкидывала ничего из твоих вещей или того, что ты мне дарил.
Я мотнула головой в сторону книжной полки, откуда выгребла бумаги. Вместо них я наполнила её памятными футбольными штучками Дэвида. Фото с автографом Уолтера Пейтона и других членов команды «Чикагские медведи» улыбались с виниловой пластинки Дэвида «Супербоул шаффл». Его отец сходил с ума по спорту, и Дэвид вырос, играя в футбол, бейсбол и баскетбол.
Тогда он улыбнулся и поцеловал меня в лоб:
– Откуда ты узнала, что я не люблю чайник с носорогом?
– У нас никогда не было чайника с носорогом. У нас были слон и бегемот.
– Верно. – Он посмотрел на меня озабоченнее обычного.
Я глубоко вздохнула:
– Я поняла, что ничего не выбрасывала за всё время, что живу в Америке… Почему я так за всё это цеплялась?
– У тебя наверняка были на то причины.
Я столько времени думала о матери, что её привычка рассказывать историю вместо того, чтобы дать прямой ответ на вопрос, заразила и меня. Я принялась жестикулировать:
– Когда-то у моей бабушки было зелёное шерстяное пальто. Когда обшлага рукавов обтрепались, она пришила новые манжеты и обрезала пальто, превратив его в жакет для моей мамы. Когда протёрлись рукава, мама нашила на них заплатки, подогнула подол и укоротила рукава, чтобы его могла носить я. А в конце она распорола жакет по швам и использовала ткань полочек и спинки, чтобы сшить штаны для моей сестры. Мы не так много имели, поэтому никогда ничего не выбрасывали.
Я натянула новую куртку, купленную год назад и ни разу не надёванную.
Конец ознакомительного фрагмента.