Свет. Испытание Добром?
Шрифт:
Изнутри Зиппль выглядел ничуть не лучше, чем снаружи. Не было и большой разницы с Лупцем. Только размерами и отличался – меньше был раза в три. А в остальном… Те же пыльные улицы с домами в два этажа, сложенными вкривь и вкось из кусков серого, плохо обработанного песчаника. Те же высоченные глухие заборы – непонятно, что горожане за ними прячут, какие безобразия? То же грязное гостиное заведение с дурной кухней и плохой обслугой комнат. Хозяин сразу предупредил, честно: «Комнаты свободные имеются, только у нас, господа, клопы».
Ну клопы и клопы, подумаешь! Неприятно, но стерпеть можно, не на улице же ночевать? Оказалось, нет, не могут светлые альвы выносить клопов. Все могут, а они – никак. Ладно. Пошли
Да, неплохой был домок, опрятнее соседних. И стены не трескались, и рамы оконные были покрашены, белели занавесочки с прорезной вышивкой, цвел розовый бальзамин. Вдова оказалась женщиной молодой, приятной с виду и приветливой. «Ах!» – ностальгически вздохнул Легивар, вспомнив свою Лизхен – прямо перед глазами стала. Но тут откуда-то из глубины дома донесся детский смех, и очарование рассеялось: до реоннской красотки-белошвейки вдове торговца Ружи было далеко, дети ее очень портили.
Зато комнаты были действительно хороши: полы мыты, паутина обметена, не соломой набиты тюфячки, а овечьей шерстью – притом ни единого клопа, просто чудо! Дома, в Эдельмарке, Легивару и в голову бы не пришло этому удивляться, но от Фриссы он такого благоустройства не ждал. Да, так уж сложилось, что северяне привыкли относиться к южному соседу с большим пренебрежением, считая фриссцев народом нечистоплотным, ленивым и туповатым. Что ж, некоторые основания у них для этого имелись. Однако Берта Ружа, надо отдать ей должное, реоннским, слюстским или мабургским хозяйкам не уступала ни в чем. Вдобавок готовила знатно, спутники сто раз пожалели, что успели наесться какой-то безвкусной дряни в трактире, – на пустой желудок больше бы вошло пышных хозяйкиных пирогов.
Еще одним несомненным достоинством вдовы была ее словоохотливость. Трещала без умолку обо всем не свете, подавая к столу и застилая постели крахмальным бельем. Пожалуй, в другое время ее болтовня скоро стала бы раздражать. Но теперь им нужны были сведения, и женщина сыпала ими как заведенная. Обо всем на свете знала! Даже спрашивать не надо было, лишь слегка направлять разговор.
– На заставе за Лупцем остановили? О! У нас теперь на всех дорогах заставы, чисто для порядка, потому как колдунов давно пожгли всех, хвала Девам Небесным. А если кто и уцелел, убег – тех по лесам ловят. Ведь праведный человек таиться не станет, а прячется кто – значит, дурное на уме… Конечно, нужно рясу поменять! Такой лик у вас благостный, господин хейлиг, а ряса старая – куда годится? Девам Небесным от такой рясы радости нет, и люди не станут уважать… Нет, не надо за ней во храм идти, а надо за угол, в портняжную Гипфеля, он, Гипфель, вам что нужно подберет, потому как на господ хейлигов шьет, да… Вы пироги-то кушайте, кушайте, отощали с дороги… До Мольца? Далеко, едва не до самой гизельгерской границы. Я верно знаю – сама была, на богомолье ходила, еще по Тьме, с мужем покойным. Дитя нам боги не давали – ходили просить. Выпросили, так вскорости муж помер от горячки, что ли? Теперь дите есть – мужа нету, вот незадача… Там да, там красота неземная, чисто дивный Регендал! А кто недавно хаживал, говорят, еще лучше стало: храм белый-белый, лестница в самые небеса упирается, и свет чудный разлит, аж дух захватывает – так люди рассказывают. Нет, вовнутрь никого не допускают, только господ хейлигов, да не всех, а самых верховных. Потому как столько благости там разлито, что не выдержать простому смертному, сразу душа его вознесется прежде срока, что богами назначен… Конечно, надо охранять святое место, мало ли еще зла на грешной земле? Там заслоны не чета нашим, мимо них ни одна темная тварь не проскочит… А вы кушайте, кушайте…
Кушали, кушали, потом спали на мягком, разнежившись, –
Разбудил их звук. Безумный, погибельный, совершенно дикий не то визг, не то вой доносился со двора в открытое окно. Друзья вскочили в панике, не понимая, что может служить источником такого странного и страшного шума. Ответ знал только Йорген: так кричит живое существо, заживо раздираемое на части. «Вервольфы!» – была первая мысль…
Но за окном уже вовсю сияло не по-утреннему яркое солнце, а жуткий крик не прекращался, вдобавок к нему присоединились отчаянные женские вопли: «Спасите! Кто-нибудь! Люди добрые-е-а-а!»
Не сговариваясь, едва успев что-то на себя натянуть на бегу, чуть не посшибав друг друга в коридоре, они выскочили во двор.
Жуткая картина открылась им.
Возле поленницы, рядом с высокой колодой, в луже крови лежала девчонка лет пяти. Тяжелый колун валялся рядом. И отдельно от тела нога в деревянном башмачке. Ребенок дергался и визжал, а мать, оцепенев от ужаса, стояла над ним и кричала, вместо того чтобы сделать хоть что-то полезное.
Нет, они не успели подумать в тот миг, чем это может закончиться. А если бы и успели – разве смогли бы поступить иначе? Йорген выдернул ребенка из лужи, швырнул на широкую крышку колодца, рубашкой, которую так и не успел надеть, ловко перетянул рану: приходилось ему делать такое, ох приходилось, и не раз! Кальпурций подхватил обрубок, сунул Легивару в руки:
– ПРИРАЩИВАЙ! СКОРЕЕ!
Девчонка перестала кричать, лишь подергивалась странно. Жить ей оставалось считаные минуты, но все-таки она еще жила. И Легивар по прозванию Черный вновь совершил черное колдовство, как тогда, на реоннской дороге: соединил мертвое с живым. Черные выросты-щупальца стянули, прошили окровавленную плоть, ни следа не оставив от ужасной раны. Некромантия – это могучая сила!
– Ой! – сказала девчока, дрыгнув ногой в деревянном башмачке. – Мамочка, мне прямо сейчас такой сон привиделся! Будто она отвалилась целиком! Правда, страшно?
– Вы только не уходите никуда, добрые господа, спасители наши, благодетели! – лепетала-суетилась вдова Ружа. – Я сейчас, я мигом обернусь! Вот только до лавки за углом и назад, в дорожку вас соберу, и рясу принесу, и одежу новую, свежую, старая-то ваша вся кровичкой замаралась! Только не уходите, дождитесь меня, Девами Небесными молю!
– Сваливаем! – грубо, по-казарменному бросил Йорген, едва хозяйка скрылась из виду. На душе стало совсем гадко, будто грыз ее кто-то мелкими зубками. Некромантия, что ли, так повлияла?
Разве можно? Это жестоко, сказали ему, лишить бедную женщину возможности выразить благодарность за спасение ребенка, ведь она так просила! Сейчас вернется с новой рясой, с ворохом новой мужской одежды – а они сбежали. Куда ей девать ненужное добро? Да и что за спешка? Отчего четверть часа не подождать?
Подождали. Вернулась бедная женщина. Но не с новой одежей и не со снедью «на дорожку», а с двумя десятками ифийцев и тощим, желчным хейлигом в белой рясе.
– Вот они, колдуны! Сама, своими глазами видела, как черные чары творили! Хватай их!
Сопротивляться было бессмысленно – все оружие осталось в доме. Схватили.
– Мама, мама! – подскочил ребенок, весь в слезах. – А у меня одежка грязная, в красном, я не нарочно!
– Берите и это отродье! – небрежно кивнул хейлиг. – На нем теперь черные чары, очищение требуется!
– А ты не лезь! – Толстая волосатая рука наемника отшвырнула в сторону бросившуюся наперерез мать. – Не то сама на костер пойдешь, что привечаешь под крышей своей колдунов.
– Ка-ак?! – выла женщина, каталась по земле, билась в непросохшей кровавой луже, волосы на себе драла. – За что-о-о?! Ведь я сама, сама-а донесла-а! Верни-и-и! – Голос ее стихал, отдаляясь.