Светлое пятнышко
Шрифт:
Тишина… Неужели бывает такая тихая тишина?
Степан постучал в окно. Ни шороха, ни звука… Он постучал еще раз, чуть громче и резче.
Вспыхнул свет. За занавеской проколыхала тень. Он торопливо зашагал к двери.
Успокоившись после первых минут встречи, Степан жадным взглядом окинул комнату, в которой они сидели с отцом и матерью, и как-то сразу ему бросилось в глаза, что за два с половиной года его отсутствия в дом шагнуло запустение.
Обеденный стол рассохся и не выглядел уже таким внушительным, как был раньше, стулья стояли обшарпанные, крашеный пол обтерся,
Через несколько дней, захватив гостинцы, Степан поехал к Майе.
Майя с мужем обедали. Степан боялся, что стеснит их: последний раз они виделись года четыре назад. Но встреча превзошла все ожидания. Муж Майи сходил в магазин за водкой. Помимо вкусной поджарки у Майи наготове были соленые грузди, моченые яблоки.
Степан радовался их гостеприимству, он несколько раз пытался начать разговор о помощи родителям, хотел поблагодарить их, но они уводили разговор в сторону и чувствовалось, что они против каких либо благодарностей.
Когда муж ушел на работу, Степан все-таки поблагодарил Майю за деньги и за доброе сердце.
— Я не ожидал, Майя, извини. Вернусь со службы, полностью погашу долг. А сейчас спасибо. Я даже не знаю, как бы прожили мои старики без тебя…
Майя вначале расхохоталась, а потом испуганно спросила:
— Ты шутишь или это правда?
Степан протянул ей извещения, она взяла их похолодевшими пальцами.
— Сорок рублей! Это же месячная зарплата! — она растерянно вертела в руках извещения, на которых четко и ясно было написано, что деньги от нее, и стоял штамп их отделения связи.
— Ты прости, Степан, мы недалеко живем. Я слышала, что Дуся ушла из дому, но я… я не посылала ни копейки. Я даже не вспомнила о стариках. Ты прости, Степан, я… я даже не работаю, вот скоро год уже. За спиной у мужа сижу…
Майя начала плакать. Когда она успокоилась и переоделась, Степан с Майей пошли на почту.
На улице играло солнце, заливая ярким светом дома, деревья, траву, дорогу. Высокий, тонкий, гибкий, в нарядной сержантской парадной форме, Степан по-прежнему привлекал внимание прохожих. Ему было покойно и радостно, как когда-то в тихие часы рыбалки, в минуты ошалелой гонки на мотоцикле по укатанным полевым дорогам, как когда-то в еще не очень далеком, но уже почти призрачном детстве. Майя, располневшая и немного неуклюжая, виновато семенила рядом.
Когда они переходили одну из улиц, Степан вдруг остановился: чуть впереди легкой плывущей походкой прошла девушка с яркой русой косой. Степан не заметил лица, но впечатление было такое, что перед ним проколыхала голубая, румяная, русая радость. В этой радости было что-то знакомое, родное, близкое, но, ослепленный вспышкой изумления, Степан не мог припомнить, где же он видел эти яркие, такие милые косы.
Майя тараторила без умолку о том, какие равнодушные люди сидят на почте, что очень часто запаздывают газеты, журналы, у некоторых письма теряются… Степан и сам знал, что равнодушных людей на свете немало, но
Начальник конторы связи принял их не скоро, он проводил какую-то оперативку. Майе и Степану пришлось ждать. Кабинет начальника находился на втором этаже деревянного дома, и Степан даже не зашел вниз, где располагалось почтовое отделение.
Начальник хмуро выслушал Степана, металлическим голосом попросил их обоих написать заявления. При этом он все время подозрительно смотрел на них через стекла массивных роговых очков.
— Еще никогда задаром денег никому не посылали, — высказал он вслух свои сомнения. — Переводы терялись, задерживались, шли не по адресу — это бывало. А чтобы неведомо кто большие деньги ни за что, ни про что посылал, — нет, этого не бывало. — Он придирчиво осмотрел штампы на извещениях. — Штамп наш, подлинный. И почерк вроде знакомый, но мне не верится…
Начальник попросил позвать работницу, оформляющую переводы.
Хмурое настроение начальника, сморщенного, маленького человека, спрятавшегося за стеклышками очков, передалось Степану, и ему было грустно оттого, что в безусловно хорошее дело вплеталась что-то нелепое, несуразное. Ему было жаль той спокойной уверенности и доброты, которые перед этим заполняли все его существо.
За дверью раздались быстрые, легкие шажки и осторожный стук в дверь.
— Да-да! Войдите! — голос начальника отделения связи был властен, резок.
В дверях встала цветущая девушка в голубом платье, с живым, очень цепким взглядом, с круглым, изящно очерченным лицом.
Девушка скользнула взглядом по начальнику и остановила его на Степане. Она изумленно отшатнулась, малиново вспыхнула от смущения и, закрыв руками лицо, выпорхнула из кабинета.
Степан вспомнил, где видел эту девушку. Тогда на перевозе, ночью. Светлое пятнышко!
Начальник в телефонную трубку крикнул, чтобы ему вернули Горюхину, пообещал ей выговор за чудачества на работе, а Степан, с протестом против этого злого, мелочного человека в очках, подумал: «Какая же она Горюхина? И придумают же…»
«Душа человека — не парк, чтобы в ней мог топтаться ногами каждый…» Это любимая поговорка начальника штаба, тоже строгого, но по-другому строгого человека. Степан взял со стола извещения, написанные заявления и молча порвал их: разве эти бумажки имели теперь какой-либо смысл…
Степан, видя недоумение человека в очках, предупредил его, что он не имеет никаких претензий к переводам, к Горюхиной, что он берет назад свое заявление, и вышел. Попросив Майю идти домой, он остался у почты.
Степан был сильным, честным и чистым человеком, он всегда и со всеми был искренен и сейчас верил в искренность девушки, которая так неожиданно встала на его пути. Он никогда не простил бы себе, если бы сейчас обидел ее малейшей неосторожностью.
Сладкая тревожная боль разливалась по всему его телу. «Почему сегодня такое яркое солнце?» Он вспомнил, что в зависимости от состояния протуберанцев меняется излучающая сила солнца. Но он не знал, что он должен делать, не знал, как размотает этот неожиданно сложившийся клубок.