Светлячок надежды
Шрифт:
Он не захотел.
«Ох, Кэти, – устало подумал Джонни. – Ты надрала бы мне за это задницу…»
Откинувшись на спинку сиденья, он смотрел через открытый широкий нос парома на приближающийся песчаный выступ Уинг-Пойнт. Когда паром причалил, Джонни съехал по тряскому металлическому пандусу на ровный асфальт шоссе.
Дом в конце подъездной дорожки словно купался в лучах вечернего солнца. В этот чудесный час перед закатом воздух был прозрачен и звонок, цвета чистыми и яркими. Сентябрь на северо-западе очень красив –
На мгновение в памяти Джонни всплыла картинка – как здесь было прежде. После смерти Кейт дом и двор изменились, как и вся его жизнь. Раньше двор был заросшим и неухоженным – жена все время «собиралась» заняться им. Тогда каждое растение, каждый цветок и куст тянулись вверх и разрастались вширь. Цветы наступали друг на друга, сражаясь за землю, словно забияки на школьном дворе. Повсюду были разбросаны игрушки – скейтборды, шлемы, пластмассовые динозавры.
Теперь во дворе царит порядок. Раз в неделю приходит садовник – рыхлит, стрижет, обрезает. Кусты стали здоровее, цветы выше и ярче.
Джонни заехал в темный гараж и несколько минут просто сидел, собираясь с мыслями. Затем вышел из машины и направился в дом.
Услышав его шаги, мальчики скатились вниз по лестнице, отталкивая друг друга. Джонни давно уже перестал ругать их и почти справился с боязнью, что кто-то из мальчиков упадет и разобьется. Они такие, и ничего с этим не поделаешь. Оба в синих с золотом толстовках с эмблемой острова Бейнбридж и в кедах размера на два больше, чем нужно.
За последние два года они стали очень близки, Джонни и сыновья. Годы, проведенные в Лос-Анджелесе, сплотили их, и мальчики очень радовались возвращению. Тем не менее Джонни замечал трещины, уже появляющиеся в их отношениях. У обоих, а особенно у Уильяма, уже были свои секреты. Уильям стал уклончиво отвечать на самые простые вопросы. «Кто это звонил?» – «Никто». – «Значит, ты разговаривал ни с кем?» Что-то вроде этого.
– Привет, пап, – сказал Уильям, перепрыгивая через последние три ступеньки. Лукас отстал на секунду. Они с размаху опустились на пол, так что задрожали половицы.
Боже, как он любил сыновей! И все же без Кейт он много раз подводил их по мелочам. Не стал мальчикам, да и Маре, таким отцом, которого они заслуживали. Джонни протянул руку и оперся на столик в прихожей. Без Кейт он совершил столько ошибок! Но почему это стало ясно только теперь?
Простят ли они его когда-нибудь?
– Ты в порядке, папа? – спросил Лукас. Конечно, Лукас. Позаботься о Лукасе… он не поймет. Он может скучать по мне больше всех.
Джонни кивнул.
– Завтра нужно убрать и покрасить дом Дороти. Приготовить к возвращению Талли. Я знаю, что вам очень хочется помочь.
Лукас шагнул вперед и заглянул в глаза отцу.
– Это не твоя вина, папа, – тихо сказал он. – Я имею в
Джонни протянул руку и коснулся щеки сына.
– Ты так похож на маму!
– А Уильям на тебя, – сказал Лукас. Старый семейный миф, давно преданный забвению. Но это действительно так.
Джонни улыбнулся. Возможно, так и должно быть – они будут жить дальше, но Кейт останется с ними, напоминая о себе даже в мелочах. Наконец он готов. Как это ни печально, но несчастье с Талли помогло понять, что действительно важно в жизни.
– Где ваша сестра?
– Отгадай, папа, – ухмыльнулся Уильям.
– У себя в комнате?
– Что она делает там столько времени? – удивился Лукас.
– У нее, ребята, сейчас сложный период. Давайте будем к ней снисходительны.
– Ладно, – в один голос ответили оба.
Джонни поднялся по лестнице. Около закрытой двери в спальню Мары он притормозил, но стучать не стал. Он изо всех сил старался не беспокоить ее. Сегодня в больнице Джонни видел, насколько глубока ее боль, а за эти годы он усвоил один важный урок: молчание значит не меньше, чем слова. Когда Мара будет готова к разговору, он постарается не ударить в грязь лицом. Нельзя ее больше разочаровывать.
Джонни прошел к себе в комнату, бросил на кровать кипу бумаг, затем направился в ванную и долго стоял под горячим душем. Когда он уже вытирал голову полотенцем, раздался стук в дверь.
– Входи! – крикнул он, быстро натянув на себя джинсы и футболку.
Дверь открылась. На пороге стояла Мара. При взгляде на нее Джонни каждый раз охватывала грусть. Она такая худая, печальный призрак прежней девочки.
– Можно с тобой поговорить?
– Конечно.
Мара отвела взгляд.
– Не здесь.
Повернувшись, она вышла из комнаты, сбежала по лестнице вниз. Джонни последовал за ней. Мара сдернула с крючка у входной двери куртку и, натягивая ее на ходу, вышла на улицу.
На террасе она села в одно из плетеных кресел, которые так любила мать. Джонни остановился рядом. Над ними раскинул ветки клен. Алые, оранжевые и лимонно-желтые листья усеивали веранду; несколько листьев прилипли к перилам. Сколько раз Джонни и Кейти сидели здесь вечером, уложив детей спать? Ночь надвигалась на них, в вышине над ними мерцали звезды, и они слушали друг друга и шелест волн.
Джонни отогнал воспоминания и сел в кресло рядом с дочерью. Старое, посеревшее кресло скрипнуло под его весом.
– Я дала интервью журналу «Стар», – тихо сказала Мара. – Сообщила им, что Талли наркоманка и алкоголичка. Они заплатили мне восемьсот пятьдесят долларов. Статья вышла на прошлой неделе. Я видела журнал в квартире Талли. Она читала его перед тем, как сесть в машину.
Джонни сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Потом сказал про себя: «Помоги мне, Кейт». Убедившись, что владеет голосом, он заговорил: