Светлячок надежды
Шрифт:
Теперь все это уже не имеет значения и правда никому из них не поможет. Наверное, когда-то давно такой разговор мог бы что-нибудь изменить, но время ушло. Талли продолжала что-то говорить, но Облачко не слушала. Она знала, что нужно Талли, но не находила в себе ни сил, ни ясности мысли быть такой, какой хочет видеть ее дочь. И никогда не находила.
– Забудь обо мне.
– Хорошо бы, но ты моя мать.
– Ты разбиваешь мне сердце, – тихо сказала Облачко.
– А ты мне.
– Я бы хотела… – начала Облачко и умолкла. Какой смысл мучиться самой
– Что?
– Я бы хотела стать такой матерью, какая тебе нужна, но не могу. Ты должна меня отпустить.
– Я не знаю, как это сделать. Ведь и теперь после всего, что было, ты все равно моя мать.
– Я никогда не была тебе матерью. Мы обе это знаем.
– А я всегда буду возвращаться. Надеюсь, однажды ты будешь готова меня принять.
Вот она, суть их отношений. Нескончаемая тоска Талли по матери и такая же безбрежная неспособность Дороти ответить на ее чувства. Они похожи на две половинки сломанной игрушки, которую уже не починишь. Теперь Талли что-то говорила о мечтах, о материнстве, о том, что нужно держаться. От этого Облачку стало только хуже.
– Уходи, – сказала она и закрыла глаза.
Она чувствовала присутствие дочери, слышала в темноте ее дыхание.
Течение времени отмечали только звуки: скрип пола под ногами Талли, тяжелый вздох.
Наконец – кажется, прошло несколько часов – в палате стало тихо.
Облачко с трудом приоткрыла один глаз и увидела, что Талли заснула прямо на стуле. Откинув одеяло, она встала с кровати и поморщилась, когда вес тела пришелся на поврежденную лодыжку. Затем доковыляла до шкафчика и открыла дверцу, надеясь найти там свои вещи.
Ей повезло – на дне шкафчика стоял бумажный пакет. Внутри была ее одежда – поношенные штаны коричневого цвета, трусы, серая, в пятнах, футболка, фланелевая рубашка и видавшие виды ботинки. Ни бюстгальтера, ни носков.
На дне маленькой змейкой свернулось самодельное ожерелье.
Конечно, это не настоящие бусы, а всего лишь несколько твердых сухих макаронин и бусинки на потрепанном шнурке.
Облачко взяла его в руки. Жалкое украшение на ее ладони вызвало воспоминания.
– С днем рождения! Я сделала это для тебя…
Десятилетняя Талли протягивает ей ладошки с ожерельем, словно это драгоценный алмаз.
– Возьми, мамочка!
Если бы только она тогда ответила: «Какое красивое! Мне нравится. И я тебя люблю!»
Воспоминания бередили душу. Торопливо сунув в карман ломкие бусы, Облачко оделась и оглянулась на дочь.
Хромая, подошла ближе, протянула руку, но увидела свои дрожащие пальцы с распухшими суставами, выступающие голубые вены – рука ведьмы – и быстро отдернула руку, так и не дотронувшись до Талли.
У нее нет права прикасаться к этой женщине, нет права желать того, чего никогда не было, нет права даже на угрызения совести.
«Мне нужно выпить», – подумала она. Потом еще раз посмотрела на дочь и открыла дверь. Крадучись, она преодолела один коридор, затем
На улице ее поглотила окутавшая Сиэтл тьма, и Облачко снова стала невидимой.
Сунув руку в карман, Облачко обнаружила мятые шестьдесят долларов, которые взяла из бумажника Трака.
Скоро он проснется, зарычит по-медвежьи, вытянет руки, окликнет ее и потребует кофе.
Она отогнала от себя эти мысли и пошла дальше, хромая. Светало. Пятна светло-серого неба робко проступали между высоченными зданиями. Пошел дождь, сначала мелкий, потом сильнее, и Облачко спряталась под крыльцо какого-то пустующего дома и села, поджав колени к груди.
Головная боль не проходила, руки дрожали. Но бары еще закрыты. Винные магазины тоже.
На противоположной стороне улицы заря осветила небо за старыми кирпичными зданиями. Через разбитые окна были видны развешанные простыни. Тощая кошка пробиралась между вонючими, переполненными контейнерами для отходов. Дождь прибивал раскиданный мусор к обочине дороги.
Сколько раз за свою жизнь она ночевала в подобных местах? И это еще не самый плохой вариант. Бывало кое-что и похуже. Мужчины вроде Трака. В темноте они все были одинаковыми – мужчины, которых она выбирала и которые выбирали ее. Кулаки, спиртное, злоба.
Облачко опустила руку в карман и нащупала деньги. Может, ей отказаться от них, просто выбросить под дождь. Это бы могло стать символом освобождения, началом чего-то нового в ее жизни.
Но вытащила она из кармана не деньги, а визитную карточку с загнутым уголком.
Доктор Карен Моди
Западный реабилитационный центр
Ниже было написано: Если вы готовы к переменам.
За свою жизнь Облачко слышала эти слова сотни раз от врачей и социальных работников. И даже от дочери. Люди все время делают вид, что могут помочь – и хотят.
Она никогда им не верила, даже когда носила имя Дороти и была достаточно молодой, чтобы верить в доброту незнакомых людей. За прошедшие годы она выбросила не один десяток подобных визитных карточек, флаеров и брошюр.
Но теперь, когда она сидела на пахнувшем гнилью крыльце и капли дождя падали на ее ноги, это слово – перемены– наполнило ее сердце тоской. Она заглянула в пропасть своего одиночества и ужаснулась ее глубине и мраку.
Западный реабилитационный центр.
Указанная улица находилась в одном квартале. Может, это знамение?
В ее жизни был период, когда она верила в знамения. Годы, отданные групповой терапии и униатской церкви. Она металась в поисках спасения. Погружение в веру сменялось депрессией, такой глубокой и мрачной, что из нее можно было только выползти. Раз за разом она терпела поражение, и каждое поражение отнимало у нее силу и надежду.