Светоносец. Трилогия
Шрифт:
Это был Город Мертвых, старое кладбище Тралла. Здесь хоронили тех, чьи тела не предавали птицам Ре и священному огню и чьи души обречены были блуждать в Стране Теней до конца времен.
Ничто не шевелилось в этой гуще камня, терновника и трав — лишь порой встряхивались на деревьях кладбищенские грачи, высматривая злобными желтыми глазами последнюю за день поживу, пока ночь и туман не скрыли все окончательно.
Посередине этого заброшенного обиталища мертвых виднелась коленопреклоненная фигура: старая, сгорбленная женщина выпалывала траву на могильном холмике с неприметным камнем в голове. Здесь была могила ее мужа, павшего в великой битве за Тралл. Совсем одна среди этого огромного пустого поля, старуха трудилась над самой бедной из могил, пренебрегая
Глаза эти всматривались во мрак, стремясь открыть то, что скрывалось в нем. Шорох раздался снова, и женщина еще пристальнее вгляделась в туман. Она с облегчением расправила плечи, когда из белой завесы показалась дюжина мужчин — они шли осторожно, стараясь не шуметь. В руках они несли фонари, кирки и заступы, а под их темными плащами поскрипывали кожаные латы. Из-за поясов торчали рукоятки мечей. Глаза на небритых, изможденных лицах лихорадочно бегали по сторонам. Ясное дело — заговорщики.
Старуху как будто не удивило их внезапное появление. Похоже, она ожидала их, даже несла для них караул и теперь укоризненно обратилась к шедшему впереди:
— Что-то вы припозднились нынче, Зараман. — Упрек смягчила легкая улыбка, тронувшая угол ее рта.
Зараман остановился, а по его знаку и все остальные. Вожак был худощавый, желтолицый человек лет тридцати, с ястребиным носом.
— Нелегко было добраться, — пояснил он, продолжая вглядываться темными глазами в туман и мрак. — Что-то произошло в храме Огня, и теперь его служители рыщут по всему городу.
Оба взглянули на встающий из тумана утес, где в таинственном багровом свете Священного Огня виднелись кровли храмов.
— Дело, как видно, нешуточное, — сказала старуха. — В последние годы они не часто отваживались выходить из храма в темноте.
— Я было подумал, что нас предали, — сказал Зараман. — Но тогда бы они пришли прямо к дому и взяли бы нас, как Рандела и остальных.
— Кого же они тогда ищут?
— Кто бы это ни был, пусть смилуется Огонь над его душой — ибо скоро к служителям храма примкнут упыри.
— Аминь, — добавила старуха.
— Как тут, все спокойно?
— Как всегда. Никого, кроме грачей и крыс. Зараман кивнул, удовлетворенный ответом.
— Что ж, тогда за работу? Мы уже почти у цели.
— Вы идете в гробницу? — спросила старуха. Зараман кивнул:
— Надо заканчивать поскорее: в Тралле нам всем теперь грозит опасность. — Он посмотрел в дальний конец кладбища, где выступала из тумана большая пирамида. — А ты ступай домой, и будьте с девушкой готовы. Сереш зайдет за вами еще до полуночи.
— Зараман, будь осторожен. Не забывай, что нашел в том месте Иллгилл. Сколько человек погибло тогда? И сколько еще погибнет? — Она тоже теперь смотрела на мрачную пирамиду, чьи поросшие травами стены зловеще высились в багряных лучах догорающего заката. Пара грачей с унылыми криками кружила над ее вершиной.
— Иного выхода у нас нет, Аланда, — ответил Зараман сурово, сам, видимо, сознавая в полной мере грозящую ему опасность.
— Ступай тогда — и прими мое благословение.
— Последним из людей Иллгилла ничего доброго ждать не приходится, — печально улыбнулся Зараман, — однако спасибо тебе. Помни: Сереш придет за вами. Приготовьтесь — путь предстоит долгий. — Он махнул рукой своим людям, и все они исчезли в тумане. — Да будет с тобой Огонь, — донесся до Аланды напоследок голос Зарамана, точно призрак говорил с ней — туман уже надежно укрыл ушедших в него людей.
— И с тобой, — тихо промолвила
Несмотря на мрак, покрывающий кладбище, она вновь принялась очищать от травы могилу, обращаясь к камню, как к живому существу:
— Быть может, мне следовало предостеречь их, Теодрик? Сказать им о том, что открылось мне... о том, что они скоро придут к тебе, в Страну Теней? — Камень, естественно, молчал, но женщину это не смущало. — Нет, — покачала головой она, — нельзя говорить смертным о том, что открывает мне бог, иначе я навеки лишусь своего дара. — Она с отчаянием швырнула на землю горсть травы. — Таково проклятие ясновидящих — знать тайны будущего и никому не выдавать их. Хорошо, что ты умер, мой милый. Все к лучшему. Ты правильно сделал, что ушел сражаться, и правильно сделал, что погиб. Мир стал намного хуже за эти семь лет. Похоже, только тут теперь и спокойно, только тут и безопасно, даже ночью. Они не ходят сюда по ночам — они только днем нуждаются в могилах. — Женщина посмотрела в туман, и ее голубые глаза заволоклись слезами. — Нет, нынче упырям найдется в Тралле пожива получше, чем кровь Аланды, — сказала она, смахивая слезы. — А завтра меня здесь не будет. Девушка готова, и мне суждена встреча с Герольдом. Я сызнова перечла пророчества. Он теперь здесь, в городе: я это чувствую. Только бы Замарану найти то, что он ищет, — и мы отправимся на север, в Чудь... — Аланда погладила камень, как плечо старого друга. — Терпение: когда-нибудь я вернусь и подниму твои кости на кровлю храма, откуда птицы унесут тебя на небо. А пока... — она извлекла из потрепанного рукава маленький золотой амулет, — возьми обратно свой свадебный дар. — Аланда зарыла вещицу в могильную землю. — Это мое сердце, Теодрик, прими его и сохрани.
Я вернусь. — Аланда поцеловала камень и медленно поднялась на ноги. В последний раз взглянув на могилу, она круто повернулась и пропала в тумане между памятников.
Почти совсем стемнело. На дорогу, ведущую через болота, легла глубокая тень, и только пики западных гор да вершины храмовых пирамид еще светились багрянцем. С болот к дороге пополз туман. Местные жители называли его плащом Исса — бог Смерти набрасывает на себя этот покров, чтобы легче пробраться в город. Поднимаясь все выше и выше, заполняя равнину, где еще полчаса назад светило солнце, туман нес с собой сернистое зловоние гниющих болотных трав и дыхание чумы.
От единственных городских ворот на дороге виднелись лишь огни, пляшущие во мраке, как светляки, да неподалеку, чуть в стороне, несмотря на заход солнца, фосфорически светилась пирамида из черепов.
В этот вечерний час она будто начинала жить собственной зловещей жизнью. Пятьдесят тысяч черепов — братья, мужья, сыновья, сестры, жены, дочери — теперь все походили друг на друга, утратив черты, когда-то любимые близкими: сияющие глаза, румяные щеки, алые, как вишня, губы. Безымянность распада уравняла их, и они скалились над попытками живых угадать, кем они были когда-то.
Кости на дороге тоже светились в густой пурпурной мгле — кости, составлявшие некогда основу живых тел: берцовые, плечевые и бедренные; осколки позвоночных столбов; грудные клетки, поломанные и перепутанные, давно истолченные в порошок ногами и копытами.
У ворот при свете фонаря солдаты в кожаных куртках и кольчугах налегли на огромный ворот, красные и потные, несмотря на усиливающийся холод. Это были живые наемники, которых Фаран поставил охранять город днем. Прерывистый скрип ворота отдавался эхом под сводом. Повинуясь медленному вращению механизма, створки ворот постепенно закрывались, и проем между ними делался все уже. Это повторялось каждый вечер, хотя никто не знал, зачем надо закрывать ворота: чтобы не впустить в город врага или чтобы не выпустить из него живых. Одна створка с грохотом стала на место, и двое солдат выглянули в оставшуюся щель на мощенную костями дорогу, белым пальцем разделившую окутанные туманом болота.