Свидание на Аламуте
Шрифт:
Они зависли в полутора метрах.
– Прыгайте!
Практикантка свалилась на него горячим кулем, неловко цепляясь руками и жарко дыша; ветер разметал ее каштановые волосы так, что стали видны рыжие корни волос. Красилась. Стесняется рыжины. Стесняется веснушек, худых ног, костлявого носа…
Санжак с Узгеном вынимали из колышущегося вертолета Бабушкина, осторожно, как древнекитайскую вазу; им помогал полковник. Вот и он спрыгнул на каменную осыпь, захрустев. Винтокрылая машина последний раз вылила на них ушат надсадного рева и, поднимаясь, стала уходить к югу. Шум винтов стих.
– Они поищут место для посадки, – едва
Заратустров кивнул: мол, понятно, мог бы и не уточнять. Он скосил глаза на пожелтевшие от старости «берцы» практикантки. Та поймала его взгляд и жалко улыбнулась.
– А если бы на каблуках… разули бы?
– Разул бы… И раздел! На войне не до сантиментов, – буркнул Заратустров. – Санжак, зашнуруй ей как следует. Теперь торопиться некуда.
В бинокль они осмотрели котловину. Линза. По краям – скалистые гряды. Они, вероятно, расходятся, поскольку край утопает в сосновой оторочке. Трава начинается у ног, пробиваясь сквозь валуны, и густеет внизу. Заратустров поднял руку и сделал знак всем молчать; потом проговорил, в основном для Натальи и Бабушкина, пришедшего в себя и хлопавшего веками.
– Родник. Там, в конце. Выходим к ручью. Может быть, зимовье там. Санжак и Узген – с востока, мы втроем – с запада. Вы… – он уперся глазами в старика —…позади всех. Это приказ! Наталья, не высовываться, держаться за спиной. Приготовить спецсредства.
Над ними расстелило полог голубое, без единого облачка небо. Алтай дремал под его покровом. Ни ветерка, ни единого комариного писка.
Полковник и бойцы достали из прикрепленных к ремням чехлов какие-то блестящие диски, толстые трубки. Все это навинчивалось, защелкивалось на стандартных стволах «каштанов», а у Заратустрова – на его массивной «беретте» 951R. Шелестела изолента: к кроватям приматывались какие-то черные коробочки с проводами. Потом под десантными ботинками заскрипели камни. Группа спускалась в котловину, огибая ее с двух сторон. Бабушкин шел необыкновенно молодо и, казалось бы, забыл про дряхлость; его выцветшие глаза сейчас почему-то горели, лицо заострилось и обозначилось глубокими складками.
Они прошли метров двадцать. Заратустров пригнулся, потянул вниз за плечи Наталью и спросил небрежно:
– Живете-то отдельно? Одна?!
– Да. Двухкомнатная… – Та слабо улыбнулась, выражая готовность к новым испытаниям.
– Вот и хорошо, – Заратустров легонько потрепал ее по худому плечу. – Вернемся – жениха вам найду. С машиной. Полный набор… Уши заткните.
– Что?
– Уши, говорю, заткните. Сейчас стрельба будет…
Он уже отдал мысленный приказ Санжаку, и поэтому она, ойкнув, поздновато зажала пальцами уши под растрепанной прической. Очереди из «каштанов» ударили в центр котловины, в особенно густые заросли папоротника. Пули срезали эти пышные, ощерившиеся тонкими листьями стебли, как бритвой. Покачиваясь, те падали; в воздухе летала труха. Прошло, наверно, около минуты. Поляна оказалась вычищена, выбрита этими автоматными очередями. И приподнявшаяся с корточек Наталья, увидев все, охнула; теперь она в ужасе зажала рукой рот.
До того самого места от них было метров пятьдесят. Бинокль, который Заратустров держал в руках, был бесполезен. И так видно хорошо, даже слишком хорошо…
Огромный, блинообразный валун лежал в центре котловины, он был густо облит красной глазурью. Стало слышно
– Вовремя мы, – сухо проговорил Заратустров и обернулся к застывшей в ужасе практикантке. – Теперь вы понимаете, что наш дедушка не сказки рассказывал? Наталья, сколько местных наречий знаете?!
– Пять… основных… – выдавила та.
– Теперь все от вас зависит, – жестко отрезал полковник. – Если мы обнаружим тут кого-нибудь хотя бы полуживого, надо будет с ним поговорить… расспросить подробно! Так, двигаемся вперед – к ручью. Взвар они готовили наверняка там, у зимовья. Тишина!
И он, теперь уже слегка пригибаясь, осторожно двинулся вперед по гряде.
Солнце палило, бросая солнечных зайчиков в очки, которые нацепила на нос практикантка. Она шла, иногда спотыкаясь и доверчиво хватаясь за руку полковника. Они обошли лес по гряде с востока. Камни сменились травой, и они передвигались уже по колено в голубом море иван-чая: видимо, тут был пал. Да и сейчас среди молодых сосенок видны были черные палки сгоревших деревьев. Они стояли и лежали, образовывая в этом лесу между двух скалистых барьеров непроходимую баррикаду. Санжак уже передал: лес выходит к ручью и редеет; из-под западной части гряды – той, где они находились, – бьет родник, который выходит к простенькой избушке. Видны следы костра и стоек для большого чана. Зимовье выглядело безлюдным.
Да, здесь лес поредел. За ручьем снова вставала стена скал, ссыпавшая в него пригоршни серых камней. Вода, роясь в них, негромко шумела и вскипала пеной. Тут трава стала еще гуще, почти в человеческий рост. Полковник остановился.
– Санжак, Узген, – прошептал он, снова сбиваясь с мысленных приказов на обыкновенную речь, – проверьте избушку-то…
И тут полковник, вероятно, потерял контроль – так сильно было напряжение последних суток. Он только увидел, как шевелится трава с другой стороны строения, кургузого, без трубы, и услышал:
– А мал-ладец девка… Не испугалась, побежала!
Это проблеял сзади Бабушкин. Старик бессмысленно, как младенец на погремушку, смотрел вперед, сквозь колышущиеся стебли, махавшие венчиками каких-то соцветий, и улыбался, обнажая розовые, почти лишенные зубов, припухлые десны. Заратустров скрипнул зубами и послал ей грозное: «Наталья, немедленно вернуться!!!» Но она не поймала.
Тишина. Сейчас там, со стороны ручья, ползут по камням Узген и Санжак. Энергосферические щитки на пистолетах-пулеметах, позволяющие обеспечивать круговую защиту, эгрегорные усилители пулевого заряда, плазменные генераторы – все это хорошо, конечно… Да ерунда все это! Человеческий фактор важнее. ОНИ отсюда уже ушли, и все эти приклады, позволяющие стрелять, поражать цели с аномальной энергетикой так же легко, как жестяные цели из винтовки в тире, – все это сейчас бесполезно…