Свидание с развратным фавном

Южина Маргарита

– Я слышу… помню… – пролепетала Серафима. Сердце ее трепыхалось в глотке и чувствовало неотвратимую беду.

– Ну так вот, Серафима, он мне позвонил только что и еле уговорил меня их подменить.

Шишов замолк, и Серафима, сжавшись в комок, вслушивалась в глухую тишину.

– Да дальше-то?! – сдали у нее нервы.

– А куда дальше-то? Я тебе говорю – они попросили нас сейчас отдохнуть, а поработать за них в новогодние праздники. Я так подумал: тебе, конечно, деньги нужны, но и друзьям помочь необходимо. И потом…

Дальше

Шишов оглох и обомлел. Честно говоря, Кукуева ему никогда ангелом не виделась, но что она так умеет выражаться, не подозревал.

– Сима, у тебя же мама педагог, приличная женщина, а ты так своего боевого друга… – только и смог пролепетать он.

– Из-за этого самого друга моя мать чуть не осталась сиротой! – выкрикнула Серафима. Потом еще попыхтела в трубку, а затем уже миролюбиво спросила: – Скажи, несчастье мое… Только не ври! Скажи, когда ты успел Нефедова уломать, чтобы он за нас работал?

Сеня почувствовал себя неважно. Он начал заикаться, гнусавить и хныкать в трубку. Наконец собрал все мужество и заблеял:

– Сим, ты знаешь, я вот с мужиками говорил… Над тобой уже все смеются. Никто ж не верит, что это не ты того пьянчугу Костеренко прибила! Все решили, что у тебя тяжелые возрастные изменения женского плана. Ну, как же – сама мужика грохнула, а теперь сама же удивляется, ищет – и кто ж его так неаккуратно приложил? Нет, Симочка, ты как хочешь, рассследование надо заканчивать. Не дело это – отвлекаться даже на работу, пока главный преступник показывает нам шиш.

Серафима вздохнула. Нет, она и сама думала заняться смертью Костеренко всерьез и вечно сетовала на нехватку времени. Но однако нехватка денег брала за горло не менее железно. А до Нового года осталось меньше месяца.

– Зарплату добавишь? За тяжелые возрастные изменения? – спросила она и тут же сама ответила: – Добавишь.

Сеня попытался не согласиться по поводу зарплаты, но трубка уже пищала ему в ухо бодро и весело.

На следующий день Шишов застал Серафиму с тетрадью и ручкой в руках.

– План захвата составляешь? – уважительно спросил он и потрепал женщину по плечу. – И что, получается?

Серафима подозрительно быстро спрятала тетрадку за спину и стала кокетливо хихикать. Потом и вовсе сиганула в другую комнату, но ловкий Шишов успел-таки ухватить шалунью за воротник, отчего та как-то гортанно булькнула и осела.

– Отдай, чего ты! – повысил голос Шишов и вдруг понял. И перекосился в жалкой улыбке: – Семафора, ты заигрываешь со мной, что ли? Хочешь в догонялки поиграть, да? Ну, как в фильмах – она красиво убегает, а он за ней выписывает кренделя, да? Серафима, дык у тебя даже разбежаться негде! И вообще, дай тетрадь…

Он изловчился и вырвал тетрадку.

На листке была изображена косоногая красавица с тонкими кривенькими ручками, а на ней тщательно вырисовано платье. Оборочки, вытачки и складочки были запечатлены особенно художественно.

– Та-а-а-к, – недобро протянул Шишов и начал кривляться, со всех

сторон любуясь произведением. – Мона Лиза! Просто эпоха Возрождения! Что-то мне напоминает это полотно… И фон такой благородный – в клеточку.

– Отдай! – рявкнула Серафима и обиженно выхватила рисунок. – Просто я села записать все по делу Костеренко, а потом… в общем, увидела по телевизору приятный фасончик и решила перерисовать. Ведь скоро праздники, а я даже не знаю, что шить.

– Саван! Живенько так и неожиданно! – охотно подсказал Шишов. – А чего тебя перекосило? Ты же не хочешь уже поймать негодяя преступника, а простенько так увлеклась моделированием, а значит, самое время нам обоим такую обновку.

Кукуева по-монашески уперла глаза в пол и только чуть слышно вздыхала.

– Я ночей не сплю! – буйствовал Сеня и подпрыгивал, как мячик на резинке. – Поставил на уши всех знакомых…

– Щи будешь? – тихонечко вклинилась Сима.

– Наливай… На чем я остановился? Ах, да, про уши… А она здесь платьишки рисует! Куда ты унеслась? Я кому тут ругаюсь!

Серафима уже и в самом деле увильнула на кухню и, напевая какой-то мотивчик, наливала полную тарелку вчерашних щей. Мамочка всегда говорила: «Запомни, Симочка! Голодные мужчины – это цепные псы. А потом – смотря чем накормишь: если вкусно – мужчина будет преданной собакой, если так себе – может превратиться в кобеля, на сторону свильнет, а если не только накормишь, но и напоишь посильнее, тогда тебе обеспечен верный четвероногий друг. Но оно тебе, детка, надо?»

– О чем ты бормочешь? – насторожился Шишов, по-графски заталкивая себе за воротник огромное кухонное полотенце. – Серафима, не гладь меня за ушами! У меня там прическа! Ну, свихнулась баба…

Серафиме надоело ждать превращения Шишова в преданного, послушного друга, и она переключилась на себя. Отрезав себе кружок колбаски и уплетая ее без всякого хлеба, она наметила план действий.

– Слушай меня, Шишов. Сейчас я поеду к маме и спрошу, не знает ли она, кто такой Борисов. Черт, мы даже не знаем, как его зовут!

– Зачем нам Борисов, когда я уже узнал адрес его жены Анны Максимовны? И, между прочим, сам Борисов Евгений Сергеевич – личность в нашем городе оч-чень известная. Приятный, улыбчивый воротила, тридцати семи лет, с развитой фантазией и чувством юмора…

У Серафимы блаженно растянулся рот.

– Ой, Се-еня! Если б ты знал, как я таких мужчин уважа-а-аю! Вот меня так прямо и тянет с ними ближе познакомиться!

– Разговаривает очень грамотно, – продолжал Шишов, – все время у него какие-то молодежные звездные проекты…

– Вот бы посидеть с ним в одной компании, – размечталась Серафима, – поболтать на вольные темы… Ему же тоже, наверное, хочется с интересными людьми пообщаться. Вот прям влечет меня к таким…

Шишову надоело выслушивать дифирамбы черт-те кому. Он шлепнул ложку в тарелку, поднял капустный фонтанчик и заговорил громко и невоспитанно: