Свидетель с заставы № 3
Шрифт:
Клим впал в какое-то странное забытьё. Он не закрывал глаз, но не видел ни гор, ни синих теней в долине, ни медно-красной луны.
— Кузнецов!—послышался словно откуда-то издали слабый голос.
На плечо Климу легла чья-то рука. Он через силу оглянулся: рядом стоял Потапов. «Как это я не расслышал, как он подошёл?» — стыдясь своей слабости, подумал Клим и отрапортовал сержанту, что за время несения службы на границе никаких происшествий не было и ничего подозрительного не обнаружено.
— Меня и то не слыхал! —
Голос Потапова стал громким. Клим окончательно очнулся от оцепенения.
— В валенках вы, — не слышал я.
И опять подумал: «Ну, кто, кроме нас, может здесь быть? Кто сюда заберётся?..»
— Иди ужинать, — сказал сержант. — Османов жаркое приготовил.
— Барана убили? — с радостным изумлением спросил Клим.
— Иди, иди, а то ничего не останется...
Услыхав внезапную новость об ужине, Клим так явственно представил поджаренный на шомполе кусок баранины, что, войдя в ущелье, попытался было даже побежать. Но тотчас зашумело в висках, затошнило, закружилась голова. С трудом поправив съехавшую с плеча винтовку, Клим медленно продолжал путь.
Скорее бы пройти эти триста метров, отделявшие его от тёплого чума, мягкой хвойной «постели» и словно с неба свалившегося ужина!
Он машинально переставлял ноги, по привычке обходя знакомые камни и впадины. То и дело приходилось останавливаться, чтобы собраться с силами.
Никогда ещё он так не уставал, как сегодня, никогда не чувствовал такой вялости во всём теле, никогда так не дрожали колени.
Четвёртый месяц Клим Кузнецов, Закир Османов и Фёдор Потапов находились в наряде у Большой зарубки, отрезанные от заставы.
Когда на пятнадцатые сутки не пришла обещанная начальником смена, Потапов сразу догадался, что, наверное, лавина разрушила мост у водопада Изумрудного. За три года, проведённые на заставе, сержант не видел еще ни разу такой ранней метели, а тут за первой метелью нагрянула вторая, и снегу насыпало столько, сколько не выпадало за всю прошлую зиму.
Не подозревавшие беды Клим Кузнецов и Закир Османов верили, что смена прибудет со дня на день, а Потапов понял, что они надолго застряли на «Пятачке», и распределил остатки продуктов ещё на двадцать дней.
Но смена не пришла и через месяц и через два. Пробравшись по леднику к водопаду, Потапов убедился в своих предположениях и сказал товарищам, что им придётся ожидать у Большой зарубки весны. Он надеялся, правда, что, может быть, Ерохин вызволит их и раньше, но намеренно сказал о весне, чтобы Кузнецов и Османов приготовились к самому худшему.
К Большой зарубке несколько раз прилетал самолёт, пограничники отчётливо слышали гул пропеллера, однако плотные облака, постоянно клубящиеся над хребтом, скрывали от лётчика крохотный лагерь у площадки «Здравствуй и прощай».
В начале второго месяца оступилась,
Угроза голода вынудила Потапова изменить утверждённый начальником заставы распорядок: каждый день кто-нибудь из троих товарищей ходил на сплетённых из кедровых веток снегоступах через ледник на охоту, но в эту пору сюда не забредали ни архары, ни горные козлы. Клим подстрелил как-то горностая, во второй раз ему посчастливилось подбить горную куропатку, а Османов убил однажды пробиравшегося по дну ущелья марала.
Оленьего мяса хватило на целый месяц. В пищу пошла даже кожа: Потапов варил из неё похлёбку. И все-таки, как ни экономил сержант, оленина кончилась, и тогда пришлось есть такую пищу, о которой Клим раньше и не слыхал. Нарубив кедровых веток, Потапов аккуратно срезал ножом верхний слой коры, осторожно соскоблил внутренний слой и выварил его в нескольких водах.
— Чтобы смолой не пахло, — сказал он недоумевающему Климу.
— Неужели дерево будем есть?
— Не дерево, а лепёшки! — хитро подмигнул сержант.
Удостоверившись, что кора хорошо выварилась, он извлёк её из воды и велел просушить на огне.
— Гляди, чтобы не подгорела, станет хрупкой—снимай. Придет Закир, растолчите между камнями. Вернусь — пирогом вас угощу. (На ночь Потапов всегда уходил к «Пятачку-ветродую» сам.)
До зари Клим и Османов толкли в порошок хрупкую, съёжившуюся от жара кору.
— Никогда дерево не ел, — пробормотал Закир.
Наутро Фёдор замешал на воде светлокоричневую кедровую муку, раскатал тесто, приготовил тонкие лепёшки и, поджарив, предложил Климу:
— Не так вкусно, зато питательно.
— Что и говорить! — ответил Клим, морщась от горечи во рту.
И не только лепёшки из кедровой коры пришлось есть друзьям за эти месяцы. Потапов («Всё-то он умеет!» — удивился Клим) научил товарищей есть семена из прожаренных над костром кедровых шишек («Жаль, что у кедров-стланцев нет орехов!») и даже студень, сваренный из оленьего моха.
3
На засыпанной снегом площадке «Здравствуй и прощай» возвышался конический холмик. То был небольшой чум.
Откинув полог, прикрывавший вход в чум, Клим согнулся и на четвереньках пробрался внутрь. Тепло и запах жареного мяса ударили в лицо. Положив винтовку, стащив меховые рукавицы и шапку, Клим спросил:
— Барана убили?
Закир сидел у земляного валика, окружавшего очаг, и, обхватив руками колени, тихонько раскачивался.
— Кушай, пожалуйста! — сказал он, взял отпотевшую винтовку товарища и стал обтирать её тряпочкой.
— Эх, соли нет! — вздохнул Клим, поспешно извлекая из котелка большую кость с куском мяса. — Ну и баран, целый бык!