Свидетель
Шрифт:
Я не дурак, а потому не стал делать резких движений и необдуманных поступков. Вместо этого я остановил проезжающий микроавтобус, объясил водителю ситуацию и попросил его побыстрее вызвать милицию и скорую помощь. Они приехали довольно живо, к моему удивлению лишних вопросов не задавали, записали только мое имя, профессию и адрес прописки. С явной брезгливостью наспех осмотрели пустырь и вызвали транспорт, чтобы забрать труп. Потом погрузились в потрепанный "УАЗик" и уехали, оставив меня ждать следователя. Я ждал его до полуночи, продрог до костей, плюнул и поехал домой, полный предвкушения грядущих неприятностей.
С
* * *
Почему-то считается, что нам, людям творческим, не приходится вкалывать в поте лица из-за куска хлеба. Это неправда. Ради удачного кадра или нетривиального сюжета, порой, можно объехать полмира, сбиться с ног или сойти с ума. Но иногда, очень редко, нам везет, и сенсация приходит сама, зачастую самым неожиданным и нестандартным образом.
Как-то раз такая удача явилась мне под видом школьного приятеля, начинающего балетмейстера, подыскивающего себе подержанную иномарку. В машинах он понимал куда меньше, чем в па и поддержках, и, прослышав, что я подался в автомобильную журналистику, немедленно позвонил с просьбой подсобить.
Сперва мне страсть как хотелось отказаться. Терпеть не могу мотаться по газетным объявлениям, торговаться с владельцами ушатанных ведер и с умным видом давать ничего не значащие советы человеку, который все равно не будет их слушать. Затем я смекнул, что доброе знакомство с балетмейстером – не совсем бесполезная штука, и согласился.
Процесс, как и ожидалось, оказался утомительным. Денег у Макса было в обрез, чего не скажешь о запросах. Мы потратили четыре выходных, осмотрели чертову тучу автопомоек, но до поры до времени тщетно. К несчастью Макс, был упорен и ни за что не хотел сдаваться на милость победителя, соглашаясь на какой-нибудь простой и бюджетный вариант. Удивительно, до чего гордыми и глупыми бывают люди, выбирая свой первый автомобиль.
В какое-то воскресенье очередное объявление привело нас в гаражный кооператив неподалеку от МКАДа. Хозяин машины – обветшалого баварского чуда вызывающего пунцового цвета и сомнительной чистоты происхождения, потратил немало сил, охмуряя нас достоинствами своего жеребца. И хотя всякому было понятно, что его ведро рассыплется после нескольких километров московских улиц, он все же сумел уговорить нас сделать пробный заезд.
Мы выехали на МКАД. Водил Макс примерно так же, как танцевал: легко, изящно и без видимого усилия мысли. С необычайной легкостью он скорехонько разогнал тарантас километров под двести в час, после чего нам с владельцем машины оставалось лишь молиться, чтобы двигатель отказал раньше, чем тормоза.
К моему удивлению, обошлось без того, и другого. С дурацкими ухмылками перетрусивших дилетантов мы промчались пол-Москвы, развернулись и понеслись обратно, сохраняя все ту же балетно-молодецкую лихость. Я уже начал привыкать к такому режиму движения, как Макс внезапно затормозил и принялся поспешно выруливать на обочину.
Мне потребовалось больше минуты, чтобы понять причину его поведения и схватиться за фотоаппарат. За это время асфальт впереди окончательно расселся и оттуда, прямо из дорожного полотна,
В это бурлящее и клокочущее месиво продолжали потоком мчаться автомобили. Не успев остановиться, они неслись среди кипящих фонтанов, поднимая волны и вздымая вокруг себя миллионы брызг. Те, кому повезло, бешенно виляя между ямами, ухитрялись проскочить на противоположную сторону. Менее хладнокровные и удачливые намертво застревали среди трещин. Трудно представить, что чувствовали люди, оказавшиеся перед выбором: медленно проваливаться в проседающий грунт вместе с заглохшим авто, или же выскочить из него под бушующий ливень крутого кипятка. Во всяком случае, мне не хотелось бы оказаться в этот момент между ними.
Мы провели на обочине шесть часов. Ровно столько, сколько потребовалось всевозможным службам, чтобы развезти постадавших, наладить объезд и восстановить движение. Впечатление от увиденного оказалось настолько сильным, что еще до того, как мы снова тронулись с места, машина перешла в собственность Макса. С тех пор он сильно поправил свое материальное положение, но старый драндулет, кажется, так никому и не продал, хотя пользовался им нечасто.
Я оказался единственным журналистом, снимавшим в тот день на МКАДе. На следующее утро мои фотографии растиражировали едва ли не все московские газеты, не говоря уже про автомобильные издания и Интернет. В принципе, следующую пару месяцев я мог не работать вообще. В этом заключается одна из немногочисленных прелестей нашей профессии – иногда ты сидишь на бобах и думаешь, хватит ли денег на бензин, потом хлоп – и без особых усилий вдруг ощущаешь себя Али-Бабой.
Впрочем, на самом деле нашему брату редко удается бездельничать. Вот и в тот раз, помнится, все тоже сложилось весьма некстати. Я уже заказал путевку в Таиланд и раздумывал, с кем бы мне хотелось провести время, когда среди ночи позвонил Руслан. Голос у него был встревоженный и, как выяснилось, неспроста. Следующие три часа мы колесили по городу, объезжая аптеки, а утро я провел в больнице: Вовке, младшему сыну Габоевых, предстояла тяжелейшая операция: заигравшись с братом он опрокинул на себя закипающую скороварку.
В итоге все мои немаленькие гонорары перекочевали в бездонные карманы реаниматоров, хирургов и анастезиологов непосредственно вслед за Габоевскими сбережениями, а отдых в Таиланде отложился на неопределенный срок.
Потом, едва пойдя на поправку, этот шпаненок упал с лестницы, играя в прятки в собственном подъезде. Только через полгода ему снова разрешили вставать на ноги.
* * *
Они стояли прямо посреди дороги, на самой проезжей части, и вели оживленный спор. Их узкие темные силуэты выглядели расплывчатыми и эфемерными в пелене дождя. Казалось, два призрака, внезапно схлестнувшись на шоссе, мечут друг в друга смертоносные заклинания.