Свидетели Времени
Шрифт:
— Доброе утро, лорд Седжвик. Нет, просто решила пройтись для моциона. Но благодарю за участие.
Она бросила быстрый взгляд в направлении Ратлиджа, и по выражению ее лица он понял, что у нее самое мрачное состояние духа.
Седжвик дотронулся до полей шляпы, прощаясь, и Эванс снова прибавил скорости.
— Ее машина все время ломается, то неполадка с тормозами, то сцепление забарахлит. Я предупреждал, что она застрянет где-нибудь вблизи болот, — объяснил Седжвик и вернулся к прерванному разговору: — Я сам не обладаю терпением, характер не позволяет. Не могу сидеть долго и думать. Но меня к этому не приучили, вот я и не привык.
— Немногие
Они миновали школу и выехали на Шерман-Роуд. Седжвик спустя некоторое время кивнул на стада пасущихся овец на травянистых склонах:
— Я не был рожден для фермерства. Любой скажет вам, что мой отец сделал состояние в Сити. Он купил дом в Восточном Шермане, когда умер последний лорд Честен. Лето я проводил там. Приглядывать за мной поручили старому пастуху, который, упокой Бог его душу, считал меня избалованным и испорченным мальчишкой, и я старался улизнуть от него при каждом удобном случае. Но не успел я опомниться, как знал об овцах все, что знал сам старик Эд.
Мой отец был просто в шоке, узнав, что я разбираюсь в разведении овец и могу с ходу отобрать лучшего производителя в стаде для улучшения поголовья. Он послал меня в Оксфорд, чтобы излечить от столь низменных пристрастий. Это превратило меня в джентльмена, но я всегда занимался разведением овец, лично за всем приглядывал — и преуспел. Наша шерсть была одной из самых лучших в мире, была, пока не началась война, потому что все, что тогда потребовалось от производства, — это одеяла и военная форма.
Он повернулся к Ратлиджу:
— Но жизнь продолжается, вы, как полицейский, знаете это лучше меня. Только прежней уже никогда не будет.
Он замолчал и стал глядеть в окно.
Ратлидж ясно расслышал нотки горечи в рассуждениях лорда, хотя тот старался вести разговор легко и непринужденно. Деньги не всегда являются залогом счастья.
В нем проснулось любопытство детектива, и он вернулся к теме, затронутой лордом ранее:
— Вы говорили о сыне. Кажется, он обедал вчера в отеле.
— Артур? Да, мой старший. Он вернулся с фронта изувеченным и все еще живет между домом и госпиталем. Эдвин, младший, знал языки, и его взяли работать с пленными, переводить. Работал и у французов, что было еще хлопотнее.
Ратлидж подавил усмешку. Французы не были удобными союзниками. И допросы пленных тоже проходили не гладко.
— У Эдвина в Остерли есть лодка, — продолжал Седжвик, — он плавает на болота за дичью со своей проклятой собакой. Стрелять там запрещено, но нюх у пса отменный. Эдвин берет его с собой в Шотландию в сезон охоты.
Хэмиш напомнил Ратлиджу о мужчине с собакой в гавани. И о том, как женщина, которая предложила этого мужчину подвезти, назвала его Эдвином. Эдвин Седжвик? Похоже, это был он. И этого же человека он видел в баре отеля в Норидже.
Они добрались уже до пригорода Восточного Шермана и свернули на аллею с такими огромными деревьями, что наверху их ветви смыкались, образуя прохладную защитную арку над дорогой. Трава под деревьями была сочной и зеленой, как в разгар лета.
Впереди показалась стена, ограждавшая частные владения, над узорными воротами висел герб с позолотой и девизом: «Добьюсь!»
Две красивые колонны стояли по сторонам ворот, на вершине каждой сидел гриф. Все сохранилось как во времена многих поколений бывших владельцев, хотя время, ураганы, дожди нанесли определенный ущерб этому великолепию, которое
Из домика вышел сторож и открыл ворота, пропуская автомобиль. Он коснулся фуражки, приветствуя Седжвика, и тот сдержанно кивнул в ответ. Автомобиль миновал прекрасный ухоженный парк и, повернув налево, подъехал к кирпичному старинному особняку. Крылья здания загибались назад. Каминные, видимо елизаветинских времен, округлые трубы выделялись на фоне голубого неба. Лужайка тянулась дальше, до низкой кирпичной стены, за ней виднелся лес. На расстоянии, в южной части парка, на небольшой возвышенности стояло строение, напоминавшее греческий храм в миниатюре. Внизу протекал небольшой искусственный ручей. Здесь еще витал дух процветания некогда богатых поколений аристократов. Никакого модерна, никаких новшеств, все дышало стариной — идеальное место для новоявленного лорда, который хочет выглядеть так, как будто здесь всегда были его корни.
Эванс вышел и открыл дверцы для Седжвика и Ратлиджа. Поблагодарив шофера, хозяин повел гостя по короткой дорожке к входу. Там уже стояла домоправительница, вероятно, ее предупредил звонком сторож у ворот. Высокая, средних лет женщина, на лице которой читались достоинство и уверенность. Она кивнула, когда Седжвик сообщил, что привез знакомого, и сказала:
— Ланч будет готов через десять минут, милорд. Подать вам на террасу?
— Да, это было бы неплохо.
Они вошли в большой холл, где пол был выложен старинной кафельной плиткой. Слева узкая лестница из мореного дуба, потемневшего от времени, вела на второй этаж. Массивный огромный очаг, который, вероятно, приятно согревал в ненастные ночи норфолкской зимы, занимал почти всю стену. Высокий потолок украшала пышная лепнина — розы Тюдоров и гирлянды фруктов. У подножия лестницы лежал турецкий ковер, сбоку елизаветинские стулья окружали столик эпохи короля Якова.
Они проследовали за экономкой по коридору и вошли в гостиную, откуда стеклянные двери до потолка вели на залитую солнцем террасу. Лестница с широкими ступенями и каменной балюстрадой по обеим сторонам спускалась в сад. Перед террасой в центре лужайки бил покрытый мхом старинный фонтан, его струи падали в чашу в виде розы Тюдоров. Вид с террасы был очень красив.
Ратлидж вспомнил крестного, Дэвида Тревора, из Шотландии. Тревор был архитектором и любил свою профессию, он передал крестнику эту любовь. Трудно было сейчас, глядя на эту старину, не вспомнить все, что произошло между ними, а также то, что произошло в Шотландии недавно, буквально месяц назад. Ратлидж отогнал неприятные воспоминания.
Он вышел вслед за Седжвиком на террасу, где удобные стулья приглашали посидеть и полюбоваться на сад. Вернулась экономка с подносом, на котором стояли бокалы и напитки. Ратлидж отметил на клумбах редкие японские хризантемы, они были великолепны. Цветы, видимо, специально подбирались для каждого сезона.
— Что выпьете? — Седжвик уже протягивал стакан с выдержанным виски.
Перед тем как обернуться, чтобы взять бокал, Ратлидж заметил в углу сада странный прямоугольный камень. Присмотревшись, он понял, что это кусок барельефа, на котором искусно высечены четыре большие, больше натуральной величины, человекоподобные обезьяны. Они сидели в ряд, и взгляд их немигающих глаз, казалось, внимательно наблюдал за домом и за людьми. Вид у них был загадочный, как будто только им была известна тайна, о которой никто не ведал.