Свидетели Времени
Шрифт:
Все, кто сражался и выжил, вспоминали потом свой собственный страх. Воспоминания развертывались медленно, как лента, картина за картиной. Был также страх оказаться трусом, стать причиной гибели друга. Ратлидж своей безрассудной храбростью старался победить страх, но этого было недостаточно, потому что он не мог спасти всех своих солдат. Он вытаскивал из-под огня на себе тех, кому не повезло, хотя они кричали, чтобы он бросил их, что им невыносимо больно, он держал их на руках, пока они умирали, и не переставал про себя молиться, благодаря Бога, что остался цел.
Вина разъедает душу, когда ничего уже нельзя вернуть. И Мэй Трент будет защищать себя и свое беспамятство, которое должно остаться навсегда. Или она боялась той правды, которая могла появиться? Но было ли это достаточной причиной для убийства, когда отец Джеймс пытался заставить ее вспомнить? Он повернулся к ней спиной, глядя в окно, ничего не подозревая. А она достала платок, под предлогом вытереть слезы, и ей нетрудно было заставить замолчать этот проникавший в душу голос. Голос, причинявший страдание, как голос сирен, по словам доктора Стивенсона. У отца Джеймса был необыкновенно проникновенный голос, в нужный момент он мог его использовать как орудие.
Хэмиш проворчал: «Твоему инспектору все равно, кого повесить — Уолша или эту женщину. Главное, чтобы убийцей не оказался кто-то из Остерли». И, уже уплывая в сон, Ратлидж ответил:
— Вирджиния Седжвик тоже была не из Остерли…
Глава 19
Ратлидж вынырнул из глубокого сна, разбуженный каким-то грохотом. Обстрел, подумал он, пытаясь стряхнуть сонное оцепенение, сковавшее тело, они снова начали обстрел…
Он слышал, как сквозь ватное одеяло, что кто-то из сержантов зовет его, хотел откликнуться, но не мог вытолкнуть ни звука из непослушного горла.
И вдруг окончательно проснулся и понял, что стучат в дверь. Незнакомый голос выкрикивал его имя. Он вскочил, подбежал к двери и, приоткрыв ее, увидел молодого констебля, на его щеке и плече была видна кровь, лицо бледное. Ратлидж вспомнил его имя — Франклин.
— Инспектор Блевинс спрашивает, сэр, не могли бы вы срочно прийти в участок.
Ратлидж распахнул дверь шире.
— Да, сейчас. Расскажите пока, что случилось.
Он подошел к стулу, где висела его одежда, и начал одеваться, потом дополнительно надел под пальто свитер. Констебль тем временем рассказывал:
— Черти вырвались на свободу, сэр. — Голос его еще был возбужденным. — Этот Уолш убежал. Ударил меня по голове и удрал, прежде чем я опомнился. Когда я очнулся и увидел, что его нет, то побежал к инспектору Блевинсу и разбудил его. На обратном пути в участок мы увидели мистера Симса, который шел от своего дома. К нему кто-то пытался вломиться. Это, конечно, был Уолш, сэр!
Ратлидж торопливо надел носки, ботинки, пригладил рукой встрепанные после сна волосы.
— Я готов,
Хэмиш пробормотал: «Я не верю, что он сбежал. Это же против него».
В коридор выглянула мисс Трент. Она была в халате, волосы темной волной падали на одно плечо, и, когда Ратлидж пробегал мимо, невольно сквозь путаницу мыслей промелькнула одна о том, что она чертовски привлекательная женщина.
— Что за шум? — спросила мисс Трент. — Что случилось?
Констебль открыл рот, чтобы ей ответить, но Ратлидж его опередил:
— Проблемы в участке, не здесь. За мной послали констебля. Возвращайтесь в постель и ни о чем не тревожьтесь.
На ее лице отразилось сомнение, но она, кивнув в ответ, закрыла дверь, и он услышал, как щелкнул замок, она заперлась изнутри. И прекрасно сделала, хотя вряд ли Уолш явится сюда.
Миссис Барнет, в халате и шлепанцах, выпустила их в ночь и тоже сразу заперла за ними двери. Пока они шагали быстрым шагом вверх по Уотер-стрит, Ратлидж продолжил задавать вопросы:
— Значит, это вы дежурили сегодня?
— Да. Уолш спал, когда я делал обход в полночь, и храпел так, что тряслись стены. Он всегда храпит так, что невозможно ни о чем думать, когда слышишь эту иерихонскую трубу.
— И?
— Где-то к двум часам ночи я услышал странные звуки, которые доносились оттуда, как будто он чем-то давится, ну я пошел снова в камеру, взглянуть, в чем дело. Я был осторожен, потому что инспектор Блевинс меня предупредил, что он способен на всякое. Но он висел в камере в петле, накинутой на трубу, и лягал ногами как лошадь. Я открыл дверь и хотел его снять, петля была из свернутой рубашки, и было довольно трудно освободить его. Я все-таки смог его опустить на пол, и вдруг его кулак обрушился мне на голову. Я ударился спиной о дверь и отключился. Вот и все, что я помню.
— И он убежал. Что было дальше?
— Не понимаю, почему он не убил меня. Ведь ему это было легко сделать, и тогда некому было бы поднять тревогу. А так уже через минуту я пришел в себя, хотя меня подташнивало и кружилась голова. Но я побежал за ним. Выбежав из участка, посмотрел по обеим сторонам улицы. Вряд ли он побежал на набережную, там негде укрыться. Я направился по Уотер-стрит и, добежав до главной дороги, осмотрелся, но тоже ничего не увидел и не услышал. Тогда я побежал к инспектору Блевинсу, постучал в дверь, он спустился только минут через пять и еще обругал меня, что я разбудил своим стуком детей!
Констебль споткнулся, и Ратлидж поддержал его.
— Вам надо потом обратиться к доктору.
В участке во всех окнах горел свет, там был второй констебль.
— Ты оставайся здесь, Гарри, и жди, — сказал он Франклину, — а вы, сэр, идемте со мной в дом викария.
— Дайте мне две минуты, — сказал Ратлидж и прошел в камеру.
Он увидел, что с таким ростом, как у Уолша, не стоило труда дотянуться до трубы — она проходила от одной стены до другой под самым потолком. Уолш, использовав рубашку, скрученную жгутом, устроил представление, сделав вид, что повесился.