Свидетели

Гурьян Ольга Марковна

Мы, солдаты, шли за Жанной доверчиво. Мы-то знали: где Жанна — там победа.

Ведь вот удивительно! По тому, как она умела все наперед рассчитать — и когда выступить в поход, когда идти в атаку, и время, и место,— можно бы по­думать, что она всю жизнь только и делала, что воева­ла. И откуда у ней был этот опыт, невозможно по­нять,— у такой молоденькой, у простой деревенской девушки. Видно, такую ее мать родила — необыкно­венную!

Мы подступили к Жарго и тотчас атаковали его. Англичане было отбили нас, но Жанна крикнула нам:

—

Смелей! — И к ночи мы взяли пригород.

Наутро, как рассвело и увидели мы высоко над на­шими головами неприступные стены крепости, стало нам страшно. И все Жаннины капитаны стали гово­рить, что это нам не под силу и надо бы погодить. Но Жанна не стала терять время уговаривать их, а схва­тила свое знамя и крикнула нам, солдатам:

— Не бойтесь их числа! Милые друзья, вперед! Время нам благоприятно. В этот час мы победим!

Мы привезли с собой из Орлеана большую пушку, и Жанна сама выбрала, где ее установить, и велела выпалить из нее.

Пушка грохнула, будто небесный гром. А за ней еще громче обрушилась огромная башня, и образова­лась брешь. Но такая узкая и так высоко заваленная камнями, что пройти в нее казалось немыслимо. И больше одного человека не протиснуться, и облом­ки под ногами неустойчивы, пока вскарабкаешься вверх, всех нас укокошат. Уперлись мы, будто овцы, не решаемся двинуться с места.

Тогда Жанна сама ринулась вперед, и уже нога ее была на ступеньке лестницы, когда брошенный сверху камень ударил ее по шлему и она упала. Но тотчас поднялась с криком:

— Вперед! Вперед!

Мы бросились за ней, и крепость была взята, и англичане бежали, а мы преследовали их до самого моста и всех прикончили.

Жарго пал, верховье реки было освобождено, и Жанна не мешкая направилась к Мэну, приступом взяла укрепленный мост, переправилась через реку и бомбардировала Божанси. В ту же ночь Божанси сдался. Жанна вернулась к Мэну, а когда вошла в него, ни одного англичанина там не оказалось — все сбежали.

Меня уже при этом не было. На мосту Божанси ранили меня в ногу. Во время блистательной нашей победы я лежал в гостинице, и костоправ хлопотал над моей ногой.

Жанну я больше никогда не увидел. Моя рана не хотела заживать, и пришлось отнять ногу. А что за солдат на деревяшке? Но я об этом не жалею. Я же­нился на вдове, на хозяйке гостиницы. Она хорошая женщина, веселая и добрая, и все удивляется, что я никогда не ругаюсь. Не могу ругаться. Иной раз хочется, а язык не поворачивается.

Глава восьмая

ГОВОРИТ СЭР ДЖОН ФАЛЬСТАФ

Я — сэр Джон Фальстаф и не вижу нужды объяснять

вам, кто я. Мое имя всем известно по всей земле, так что, если живут на Луне какие-нибудь лунатики, так и те — чума на всю их родню!— про меня слышали.

Был я уважаем и знаменит. Был я рыцарь ордена Подвязки. При одном слухе о моем приближении вра­жеские воины дрожали, и дергались, и корчились, будто разом схватили их желудочные колики и жес­токая лихорадка. Сам покойный король Генрих V считал за честь и удовольствие прокутить в моем об­ществе всю ночку напролет.

А теперь увы! Фортуна повернулась ко мне своим неряшливым задом, и только и слышно, что я-де ме­шок с салом, и воришка, и трус.

Это как посмотреть!

Конечно, я не мальчишка, у которого от безна­дежной любви лицо тощее, как пустой кошелек, а жи­вот плоский, будто гладильная доска. Годы придали мне некоторую округлость. Но если поискать, так, возможно, найдутся люди потолще меня.

Что касается воровства, то прежде надо спросить: «Что такое воровство?» По карманам я не лазил — очень надо! А что, бывало, сдастся нам какой-нибудь городишка, так после меня хоть мусорщиков посы­лай, ничего не найдут, что стоило бы им сунуть в свой мешок. Так, по-вашему, это, может быть, называется воровство и грабеж, а по-моему, это военная добыча.

Но обвинять меня в трусости?.. Меня? Сэра Джо­на Фальстафа, рыцаря ордена Подвязки? Да я всех храбрей и отважней! Да в сравнении со мной Алек­сандр Македонский — дворовый щенок! Да рядом со мной Юлий Цезарь — старая яблочная торговка! Да напади на меня все рыцари древности ч одним взма­хом моего меча сделаю из них рубленую котлету.

Но теперь любой уличный мальчишка — чума на всю его родню! — завидев меня, свистит и улюлюкает и тычет в мой живот своим грязным пальцем. А виной всему — французская колдунья, служанка сатаны — Жанна, именующая себя Девой.

А если разобраться по совести и чести, то всё это дьявольское наваждение, и никакой моей вины нету.

Посудите сами!

Я вышел из Парижа с большим войском, и многи­ми пушками, и богатым обозом на подмогу гарнизо­нам в Жарго и Божанси. По дороге я присоединился к войскам великого Тальбота и в его лагере вдруг узнаю, что Жарго уже пал. Никакими человеческими силами невозможно было взять эту неприступную крепость. Не иначе, как это дело сатаны. Я добрый христианин, людей не боюсь, но перед нечистой силой отступаю.

— Дальше,— я говорю,— я не пойду, хоть наса­дите меня на вертел и поджарьте на ужин! Навстречу сатане я и шагу не ступлю, провались я на этом месте.

И все мои солдаты, храбрые воины и добрые христиане, тоже опасаются колдуньи и ее заклинаний; как бы не погубить им свои души, уж не говоря о бренном теле.

Но Тальбот — седина в бороду, а бес в peбро, отчаянный головорез — говорит:

— Клянусь святым Георгием, я атакую ее!

Тальбот знатнее меня, и неприлично мне возражать ему. Поэтому я предлагаю: