Свидетельства времени. Сборник произведений писателей Секции Художественно-документальной прозы Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России. Выпуск 11
Шрифт:
Когда они приблизились, обломки самолета местами ещё дымились, подходить к нему было страшно, он весь обгорел и был искорёжен. Фюзеляж напоминал тело большой зеленой рыбины или кита, которого зачем-то вытащили на сушу. Рядом, как плавники, лежали оторванные крылья с загнувшимися винтами и обгоревшими красными звёздами.
Но сохранились и хорошо были видны звёзды с белой окантовкой на хвосте и на бортах, как символ далекой советской страны, недосягаемой сейчас для жителей захваченного и оккупированного Орла.
Вокруг деловито сновали немцы и не подпускали людей близко к останкам машины. Они снимали с неё пулемёты, оставшиеся детали и приборы, а также всё, что можно было свинтить, открутить и унести. Ничто не должно пропадать даром, это была их добыча, боевой трофей, ради чего
Поодаль от воронки, на зелёной полянке полукругом стояла группа людей, к ней и подошла бабушка вместе с соседкой и дочерями. Здесь же они заметили немецких часовых. На земле неподвижно лежали рядышком два молодых человека в военной форме – советские летчики, они были мертвы. Один из них был худой и совсем молоденький, почти мальчишка, лицо его было сплющено, что вызывало невероятную жалость и сострадание. Смотреть на ребят без содрогания было нельзя. Они были одеты в лётные комбинезоны, кожаные шлемы и сапоги. Их открытые глаза равнодушно смотрели в чистое синее небо, где кружил несмышленый орловский жаворонок, не понимая того, что в июльском тёплом поднебесье эти два безымянных храбреца мужественно встретили свою смерть.
Ещё несколько часов назад они были полны сил и здоровья, а теперь их бездыханные тела, беспощадно изуродованные войной, с вывернутыми руками, некрасиво, неправильно и беспомощно распростерлись на густой, как ковёр, траве. Женщины безутешно разрыдались, мужики, молча и неуклюже стоявшие рядом, курили махорку, не пытались их успокаивать. Между собой одни поговаривали, что немцы не попали в летчиков, а пробили парашюты, и они разбились при падении с большой высоты. Другие толковали, что летчики не смогли выпрыгнуть и разбились вместе с самолётом. Но почему тогда не обгорели? Следов пуль и крови на телах не было видно. Но теперь всё едино – погибли. Не уберёг их Господь. Война! Будь она трижды неладна! Вот здесь война и смерть были совсем рядом, встретились, как две вечных подруги, война со смертью не ходят одна без другой, да простит меня фронтовик гвардии рядовой поэт Булат Окуджава.
Тем временем солнце стояло уже высоко; несмотря на войну и ночную трагедию, начинался летний зной, который не щадил ни живых, ни мертвых. Живые могли спрятаться в тень, но мёртвые уже не имели такой возможности и оставались на самом солнцепёке. Народ из близлежащих улиц и со всего города стал подтягиваться на место катастрофы. Нужно было что-то делать с телами погибших. Зная свирепость шефа тайной полевой полиции фашистов (Gecheimnis Feld Polizei) Бено Кукавки, орудовавшего тогда в Орле, никто не решался взять на себя инициативу, побаивались даже приближаться к лежащим летчикам. Ну, мало ли что может после этого произойти. Сотрудники этой полиции и военной разведки не случайно сновали на месте падения самолёта и вели наблюдение за происходящим. Попадать к ним в лапы охотников не было.
Вокруг двух неразлучных соседок Матрёны Петровны Душевиной и нашей бабушки, Екатерины Николаевны Плынской, собрались знакомые из близлежащих домов слободы, стали размышлять, как быть в этой непростой ситуации и достойно отдать последние почести погибшим. Боль и сострадание, православная вера, её каноны оказались сильнее страха перед оккупантами. Осмелев, расправив плечи, женщины подошли к немцам с просьбой разрешить похоронить воинов на близлежащем Афанасьевском кладбище, как положено по-христиански. Нижние чины, соблюдая субординацию, доложили об этой просьбе своему старшему по званию и положению начальнику. Было видно, как тот отрицательно и строго покачал головой в черной фуражке и запретил
Тогда было решено подобрать хорошее место неподалеку. Поблизости виднелись ряды красивой акации с ярко-зеленой густой листвой, которые росли на задах нашего и Матрёны Петровны огородов. Её все ласково и сокращенно называли тётей Морей, и она добродушно отзывалась на это имя. Матрёна Петровна пережила войну. Спустя много лет от тёти Раи я узнал, что во время налёта авиации на Выгонке, в другом районе города, бомбой убило её дочь и внучку. Она как-то тихо, смиренно, переносила эти страдания и мы, послевоенные дети, даже ничего об этом не знали. Она скрывала эту душевную боль. В её саду, рядом с нашей межой, росло огромное дерево груши, и баба Моря всегда щедро угощала её плодами детей и взрослых. Она осталась в нашей памяти с этим необычным именем светлым и добрым человеком, ласковая и просто святая старушка.
Так вот, в тот скорбный час, Моря позвала мужиков и сказала им рыть в тени под акациями могилу. Бабушка велела дочерям Вере и Рае нарвать в саду красивых цветов, принести черные косынки и не забыть белые покрывала и икону. Тётя Моря принесла из своей небогатой избушки чистые попоны, такие домотканые полосатые половички, которые она потом положит на дно могилы, чтобы не класть убиенных ратников на сырую землю.
Молва о сбитом самолёте и погибших лётчиках, как молния, быстро разлетелась по нашему небольшому городу. К моменту похорон собралось огромное количество народу. Люди даже вытоптали посевы проса на нашем огороде. Вскоре могила была готова, принесены все скромные похоронные атрибуты. Баба Матрёна распорядилась подносить тела к месту захоронения. Мужчины подняли тела на руки. Впереди пошли дружные соседки с иконой, за ними друг за другом несли покойников, затем шли девушки и пришедшие горожане с цветами и без цветов, многие шли со слезами на глазах, некоторые шмыгали носами. Множество пришедших стояло настоящим коридором по обе стороны процессии.
Траурное шествие, если можно таковым его назвать, было недолгим, всего-то полтораста саженей. Немцы со стороны наблюдали за происходящим, но не вмешивались и, главное, не препятствовали. По словам тетушки, тетя Моря сама спустилась в могилу и заботливо разложила две свои полосатые попонки. Затем в могилу прыгнули мужики, приняли и осторожно положили летчиков на Матрёнину постель. Бабушка передала им покрывала, тела накрыли белым саваном, женщины прочитали молитву за упокой. На минуту воцарилась пауза, и стало слышно, как в этой тишине стрекотали в траве на все лады кузнечики, а тот несмышленый жаворонок с высоты радостно пел свою птичью песенку о солнечном дне и о том, как прекрасно парить в чистом небе.
В могилу стали по обычаю бросать горсти черной, как уголь, орловской земли, которая навеки приняла славных сынов отечества, сложивших головы за её свободу. Вскоре образовался небольшой могильный холмик, на который было уложено множество полевых цветов. Могила в них просто утонула.
На другой день, по русскому обычаю, проживающие жители Пятницкой, из тех, кто был посмелее, подходили к могилке, пришла и вся женская половина нашего семейства с Матрёной Петровной. Множество вчерашних цветов быстро завяло на невыносимой жаре, их надо было убрать, нарвать и поставить новые. Этим и озаботились моя будущая мать и будущая тетка. Затем они стали делать это ежедневно, приходили к маленькому скромному холмику со свежим полевым многоцветьем. Девушки грустно вздыхали и поминали добрым словом безымянных защитников. В те роковые дни имена летчиков никто не знал, Пятницкий народ называл их летчиками, просто «нашими летчиками». У немцев тоже не спросишь, угодишь быстро в застенок, а потом угонят в Германию. Но вскоре к сестрам подошли два немца, которые регулярно видели их у могилы, обругали и строго-настрого запретили здесь появляться. Не сметь! Запрещено! Das ist verboten! Так погибшие здесь и покоились более двадцати лет, оставшись в памяти моих родных молодыми парнями.