Свидетельство
Шрифт:
Лайош Поллак поднял вверх брови и сделал удивленное лицо.
— Мне кажется, товарищ Хаснош, ты не очень хорошо помнишь мою биографию. Между прочим, я там очень ясно все изложил.
— Верно, — сказал Хаснош, — но это были все одиночные, неорганизованные действия.
Ему было как-то не по себе сознавать, что он, может быть, чем-то обидел юношу.
— Главное, в чем твоя сила, я так понимаю, — это в начитанности. В теоретических вопросах ты, я думаю, здесь самый крепкий. Значит, тебе и быть руководителем сектора агитации и пропаганды.
В комнате царила напряженная тишина. Снаружи, из «большого зала», долетало приглушенное гудение ожидающих. А здесь все
Стричко назначили в полицию заместителем к Андришко, Жуже Вадас поручили руководить районной организацией Демократического союза молодежи, Пали Хорвату, молодому печатнику, — организовать партийные ячейки на предприятиях района. Такая же задача выпала и Шандору Коцке. Эндре Капи стал во главе отдела экономики.
— Ну, товарищи, — оглядел всех присутствующих Хаснош. — У меня пока все. Товарищ Галик, ты хочешь что-нибудь сказать?
— Нет. Все правильно.
— Товарищи, все согласны с таким распределением обязанностей?
Неуверенно закивали. Про себя подумали: поработаем, дело само покажет…
Было уже за полдень. Большинство еще ничего не ели со вчерашнего дня.
— Не стремитесь сами изобретать «линию партии», — предупредил Хаснош. — Не удастся все равно это вам. Довольствуйтесь тем, что вам доверено делать, и делайте честно. Научитесь переводить на язык района то, что вам говорит политика ЦК партии. Поняли?.. А теперь я ознакомлю вас с Обращением ЦК.
Он достал газету и начал читать.
В Обращении говорилось о самых обыкновенных вещах, о том, что каждый мог видеть, слышать и наблюдать ежедневно. Ласло слушал с обостренным вниманием суровые слова о железных законах войны. О тех самых явлениях, что не давали покоя и Ласло. Да, именно так он думал и сам, так же объяснял себе — разве только не нашел вот этого четкого и точного выражения: «Железные законы войны». Руководство партии призывало не ждать, пока в рот упадут жареные голуби… Вот именно!.. Ласло радовался логическим словам Обращения, это была радость узнавания, радость встречи со старыми знакомыми, радость понимания. В словах документа он узнавал свои собственные мысли и свои заботы. И с изумлением пришел к выводу, что и сам мог бы сказать так же и то же. Во всяком случае, он мог бы на память повторить все это, прослушав один-единственный раз. «Земельная реформа»! Верно! И как можно скорее! Нужно поскорее сеять, чтобы уже в июне собрать урожай. Но кто будет сеять и на чьей земле?
Он, как и большинство его современников-интеллигентов, воспитался на книгах писателей — «исследователей деревни». И знал, что значит для села затронутый в Обращении вопрос о земельной реформе. И реформа не мнимая, а настоящая. Землю крестьянам! Без всякого выкупа!..
«Борьба с фашизмом и реакцией». Верно! Район гудит от панических слухов. Достаточно советским солдатам взорвать несработавшую мину или снаряд, как по улице уже ползет шепоток: немцы возвращаются. До сих пор в городе еще скрывается множество эсэсовцев и нилашистов. Масса случаев грабежа, воровства. Но есть вещи и похуже. Рассказывают, что в Крепости советские солдаты изловили немецкого шпиона с радиопередатчиком. Казалось невероятным, — хотя прошла всего лишь неделя после окончания осады, — что где-то совсем рядом, в двух-трех десятках километров отсюда, и по всей Европе еще громыхают битвы. А ведь те, кто 15 октября прошлого года с ликованием встретил захват власти фашистами, все еще здесь, рядом, вокруг… Завтра же нужно созвать Национальный комитет! И как можно быстрее создать полицию! Организовать комиссии по проверке.
«Сильную
Читая о создании армии Освобождения, Хаснош посмотрел на Жужу Вадас. Как видно, это уж будет дело молодых.
«Мы должны засеять каждую пядь пахотной земли. Конечно! — думал Ласло. — Даже здесь, в Буде… Кому нужны сейчас украшения да цветочки. В такое время лук пахнет лучше роз. Эти простые слова партии люди должны понять!»
Ему хотелось вскочить, броситься по квартирам и тысячами раздавать людям Обращение. Или хотя бы созвать на митинг всех жителей района и прочитать им его…
«Не знали, что нам делать? — думал он. — Теперь знаем! Жаль только, что уже вечереет…»
Хаснош передал Сечи брошюры инструкции, а также печать районной партийной организации. Лайошу Поллаку вручил сверток с плакатами. Один назывался: «Отомсти за Будапешт». Это было первое воззвание, призыв, вступайте в новую армию. За сотню лет — первый плакат, призывавший венгра встать с оружием на защиту своей родины. Был и еще один — с постановлением бургомистра. В нем жителям города предлагалось выйти из убежищ, явиться по месту прежней работы, вернуть город к жизни.
— Ну что ж, товарищи. — Хаснош обвел взглядом собравшихся. — Кажется, все обсудили?.. Желаю вам успешной работы.
Это был уже третий райком в Буде, работу которого он проверял. Остались еще два.
И тогда с ободранного кожаного кресла в углу поднялся Мартон Андришко. Этот обычно тихий, молчаливый человек говорил спокойно, уверенно и удивительно красиво, как прирожденный оратор, и, слушая его и заслушиваясь им, люди не замечали даже его раскатистого палоцского «а». Андришко благодарил ЦК партии за доверие и от имени районного комитета торжественно пообещал работать не покладая рук.
А Хаснош, наклонив голову, внимательно слушал старого коммуниста и радовался. Кто сказал: слабое руководство?.. Вон какая у нас сила! И не в самих словах тут дело, а в той жаркой страсти и жажде дела, которые эти слова породили…
Поднявшись из-за стола, радостный и словно стряхнувший усталость, Хаснош распрощался.
Лайош Сечи пересел на его место.
— Что ж, товарищи, беремся за работу?
Уже заметно стемнело, но никому не хотелось уходить. Спорили, что-то доказывали друг другу — с азартом, вскакивая с мест, перебивая… К концу уже подходил запас пухлых, отваренных в соленой воде зерен кукурузы, выставленных в общей кастрюле на середину стола. И только когда замигали, догорая, коптилки, Сечи объявил:
— Встретимся завтра с утра.
Уже собирались уходить, как вдруг опять послышался голос Андришко:
— Товарищ Сечи, я должен кое-что передать тебе… от одного товарища… Но мне хотелось бы, чтобы все здесь услышали о нем…
Стало тихо, все выжидающе повернулись к Андришко.
— Ты помнишь молодого товарища по имени Лаци Денеш? Он был студентом университета?
— Что с ним? — Лицо Сечи посерьезнело.
В последний раз я говорил с ним совсем неподалеку отсюда — в жандармской следственной тюрьме. Его приволокли к нам в камеру после пыток, ослабевшего, без памяти. Он даже головы не мог поднять. Мы и кормили и поили его… А когда он пришел в себя, то попросил: если выживешь, говорит, передай товарищу Сечи… Ну, словом, что ему стыдно, что раньше он боялся… но что теперь он знает: умереть чистым и честным — не страшно…