Свиноматка
Шрифт:
Но, чёрт возьми, просто не было никакой связи.
Все предки Ричарда были голландцами и скандинавами. Холли имела в предках французов и немцев. Не было никакой связи с Англией или Эссексом, о которых он знал. Тем не менее, должно было быть хоть что-то. Каким-то образом здесь работала система, система с правилами, такими же, как и у любой другой. Он мог не видеть этого, но в глубине души знал, что это было.
Некоторое время наверху было тихо.
Не совсем тихо, был слышен скрип кровати.
Возможно, пришло время для поиска истины.
Он докурил сигарету и тихо начал красться вверх по лестнице.
Тишина.
Холли не говорила ни с “ребёнком,” ни сама с собой. Ричард подумал, а не слушает ли она его, играя в одну из своих маленьких игр? И здравый смысл велел ему позвонить доктору Фрэйзеру и притащить её сюда прямо сейчас, чтобы она могла увидеть, кем стала Холли.
Ричард беззвучно двинулся по коридору. Он остановился перед дверью и слушал. И сразу же его охватил этот безымянный ужас. Он вытекал из его пор, как кислый пот. Он положил руку на дверную ручку и очень осторожно повернул её, открыв дверь на несколько дюймов. Холли лежала лицом вниз, её дыхание было прерывистым, но глубоким. Она спала. Там воняло, как всегда воняло в эти дни, и в воздухе витал какой-то странный, тонкий заряд, похожий на последствия насилия. Он ждал, пока тварь перевернётся и покажет ему свою зубастую безумную улыбку.
Но она не двигалась.
Пигвикен был там, конечно, сидя на тумбочке и уставившись на Ричарда, его улыбка была огромной и безумной, как у какой-то ненормальной обезьяны. Ричард хотел уничтожить его, повалить его на пол и растоптать его… только он боялся того, чем это может закончиться.
В этом всём было что-то извращённое, что-то, что копошилось у него в животе и царапало внутри его череп.
Может быть, то, как он смотрел, или то, как он улыбался, или, может быть, просто угроза, которая истекала от него кровью, как яд? Это вызывало глубокое отвращение до самых костей, как от особенно крупного и раздутого паука. Что ещё хуже, он знал, что это было. Не мягкая игрушка, а знакомый бес и, вероятно, источник силы этой твари.
Он подошёл близко к нему.
Его сердце билось, его нервные окончания звенели. Слюней было недостаточно, чтобы смочить рот. Бес продолжал смотреть на него этими огромными и зеркальными чёрными глазами, улыбаясь своими многочисленными зубами. Он знал о его присутствии. Ричард осмелился и сделал шаг вперёд. И за секунду у него выступил пот на лбу, он подумал, что это существо дышит. Его собственное дыхание стало быстрым, Ричард ткнул его пальцем, ожидая, что тот вскочит. Но он не издал ни звука. Ричард быстро убрал палец назад с тихим криком, потому что… ну, потому что вещь была мягкой. Мягкой и податливой. Не мягкой, как плюш, а мягкой, как живая. Нельзя было отрицать отвратительную жизненность этой вещи… и её тепло. Потому что было тепло. Тепло, как от женского тела. Тепло, как от живота щенка или головы ребёнка. Живое тепло, плотское и живое тепло.
Ричард не мог оторваться от этого.
Он присел рядом с полным отвращением к этой вещи, от неё исходил масляный жар. И да, его вид был не просто отталкивающим. Потому что так близко Ричард мог видеть, что его пятнистый мех был покрыт чем-то вроде желе, которое высохло в сопливых клубках, как будто
“В чём дело, Ричард? Я тебя напугал? Я заставил тебя вспомнить жуткие вещи из детских кошмаров? Вещи, которые скрывались в твоём шкафу и копошились в подвале?
– казалось, он сказал ему.
– Ты думаешь, что я жив, а может, так и есть? Может быть, в одну тёмную и безлунную ночь ты узнаешь, насколько я жив, когда я лягу в постель рядом с тобой и вонжу зубы в твои яйца? Может быть, я перейду к этому прямо сейчас? Может быть, я открою рот и поцелую тебя на ночь, и ты почувствуешь мой язык у себя во рту? Только это не будет ощущаться языком, это будет как французский поцелуй с медузой. Слишком много “может быть,” Ричард. Может быть, тебе лучше перестать беспокоиться о том, кто я, и начать беспокоиться о том, что я здесь делаю и какова моя цель?”
Ричард, задыхаясь, опустился на четвереньки. Ему нужно было почувствовать физический контакт с полом, потому что он ощущал, как его собственный мир фрагментируется и растворяется вокруг него.
Позади он услышал дыхание беса.
Он выполз в коридор, но не встал и даже не присел. Он сполз на животе вниз по лестнице и сгрудился там, в темноте, готовый окончательно сойти с ума.
Ему потребовался почти час, чтобы прийти в себя.
Когда он это сделал, он сжал кулаки и закричал.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
На следующее утро он встретил Мэйтленда за кофе.
– Как прошло?
Мэйтленд посмотрел на него мгновение и сел.
– Ну, я сделал то, что ты просил. Я припарковался на улице, и ты был прав. Не прошло и пятнадцати минут после того, как ты ушёл, и появилась эта старая кошёлка. Ни машины, ни такси… она просто шла по тротуару. Она прошла мимо меня и свернула к тебе домой, поднялась на крыльцо и вошла внутрь.
Ричард обнаружил, что улыбается. Не из-за какой-то истинной радости, а потому, что, в некотором смысле, это было обоснованием. Нет, Мэйтленд не увидит этого, и никто другой тоже не увидит. Но Ричард? Да, это было обоснованием, доказательством того, что он не сходит с ума.
– Расскажи мне о ней.
Мэйтленд только пожал плечами и сказал, что рассказывать особо нечего. В 8:50 утра старуха вошла в его дом, а в 11:55 утра она ушла. Мэйтленд не торчал там остаток дня, поэтому не мог сказать, приходила ли миссис Крауч снова или нет.
– Она была просто пожилой женщиной, Ричард. Вид у неё был немного странный, но, думаю, это просто старуха.
– Что ты имеешь в виду? В каком смысле, у неё был странный вид?
– Ну, это будет звучать смешно… или в свете того, что ты мне сказал, возможно, совсем не смешно.
– Мэйтленд прочистил горло и отпил кофе.
– Как я уже сказал, она была просто старой леди. Ты бы не подумал о ней снова, если бы проходил мимо неё на улице, но если бы ты смотрел, как она приходит и уходит, как я… ну, ты бы заметил несколько вещей.