Свирель в лесу
Шрифт:
Она задумалась, не решаясь поднять на него глаза: его странный взгляд будил в ней чувственность. Может быть, ей все-таки следовало заплакать? Но ведь с тех пор, как умер муж, прошло уже столько времени, к чему уж теперь слезы! А потом, разве не оплакала она его раньше, считая мертвым все эти годы?
Мужчина заговорил снова, на этот раз серьезно:
— Слушай, Разалия, хватит тебе прятаться здесь в кустах, словно гадюке. Ты ведь уже взрослая женщина. Я справлялся по церковной книге, тебе девятнадцать лет! Пора взяться за ум!
Он похлопал Разалию
Он решил дать ей выплакаться вволю, и она плакала так, что от слез намокли даже кисти ее платка и, полиняв, оставили зеленые пятна у нее на подбородке. Потом он снова заговорил:
— Итак, ты должна взяться за ум. Прежде всего надо надеть траур. Немного погодя пойдем ко мне, мать даст тебе кое-что из вещей, ты сошьешь вдовье платье. И я советую никому ничего не рассказывать. Так будет лучше для тебя самой. К тебе никто не заходит?
— Да кто ко мне зайдет? Даже собаки сюда не забегают. Я все время сижу здесь, во дворе, потому что крыша дома вот-вот обвалится!
— Да, но теперь, — сказал он озабоченно, — ты должна сидеть в четырех стенах, как пристало вдове. Если хочешь, можешь покамест пожить у меня. Люди ничего не скажут, — добавил он, словно разговаривая сам с собой. — Ну, а если и будут болтать, что ж, пусть болтают! Теперь такое время, что каждый сам за себя в ответе. Но если боишься злых языков, — решился он вдруг, — тогда вот что: я на тебе женюсь!
Она обернулась к нему, и в глазах мелькнул испуг.
— Неужели так много денег, будь ты проклят!
А он уже снова стал спокойным и довольным; самое трудное было позади, дело сделано, и он мог теперь вздохнуть с облегчением. Ему казалось, что он подстрелил большую куропатку и держит ее в руках, еще теплую, истекающую кровью. Стоит ли ждать захода солнца, чтобы притащить добычу домой? Он вскочил, схватил Разалию за руку и поволок ее за собой — напрямик, кратчайшей дорогой. Он ни на минуту не отпускал ее, словно боялся, что женщина убежит.
Но она и не думала бежать. Спотыкаясь, она брела за ним, думая о своих деньгах, и ей казалось, что все это происходит с ней не наяву, а во сне.
«Сколько же там может быть денег? Тридцать скудо? Нет. Много, много больше. Может, сто? Тогда я смогу купить три пары башмаков, одну другой лучше. Может, сто тридцать скудо? А может, семь тысяч?»
В голове у нее все смешалось, мысли перепутались, она устала. Подойдя к церкви, мужчина отпустил руку Разалии и велел идти вперед. Видимо, он стыдился показываться с нею. Она повиновалась, но у церкви на минутку остановилась перед распятием и перекрестилась.
— Во имя отца и сына и святого духа. Вот ты и вспомнил обо мне, господи!
И она снова завела разговор с богом. Но когда они подошли к дому, Маттиа толкнул калитку и за ней раздался собачий лай. Разалия вспомнила, как натравили когда-то на нее этого самого пса. И пока она шла
Доля добычи
(Перевод Р. Миллер-Будницкой)
После долгих месяцев засухи горная речка так обмелела, что колеса мельницы, хозяином которой был падре Максиа, остановились. И как только смолк их мерный стук, сразу словно замерла и вся жизнь в этой тихой долине. Каштановые рощи стали багряными и раньше времени сбросили листву. Тусклое, мертвенно-спокойное небо нависло над лесистыми вершинами, и обычно лазурные горы Барбаджи потемнели и казались свинцовыми, словно в зимние дни. Но в тот вечер небо наконец-то покрылось тучами. Дон Пеу, разорившийся брат владельца мельницы, лежал на спиленном каштане с крестообразно раскинувшимися ветвями и ждал дождя, всем своим существом разделяя страстную жажду иссохшей долины.
Наступила ночь. Ветер несколько раз налетал порывами, проносясь то вверх, то вниз по лесистым склонам, потом все замерло в ожидании. Бледные зарницы, еще только предвещавшие молнии, вспыхивали на темном горизонте, и казалось, кто-то там, вдали, пускает зайчиков огромным зеркалом. Дон Пеу вспомнил о море, которое лежало внизу, у другого края долины, и ему почудилось, что оно отражается в небесах. На море сейчас тоже, наверно, разыгрался шторм, в этом году повсюду царили смятение и бури. Может, виной всему и вправду комета и дальние землетрясения? Дон Пеу прочитал об этом в газетах, найденных им в печи па старой мельнице. И на его долю в этом году выпало больше, чем когда-либо, бедствий: жажда, голод и бури. Но он не терял надежды на то, что еще вернутся красные денечки, а пока, в ожидании, дремал на поваленном стволе каштана возле мельницы.
Во сне он видел, как женщины в красных капюшонах поднимались к нему на гору, верхом на маленьких, будто игрушечных, лошадках, навьюченных мешками с зерном. Одна из них спрыгнула с седла прямо возле него и, пока он галантно помогал ей разгружать поклажу, рассказывала ему деревенские новости:
— Видела вашего брата, падре Максиа. Он все такой же тощий, просто не верится, что это хозяин мельницы.
— А какой толк от муки, если все время постишься?
— Ну, иногда худеют и от огорчений, дон Пеу.
— У моего брата их нет, — отвечал он, обретая перед деревенской бабенкой всю свою гордость синьора.
Что ж, по правде сказать, он доставлял брату нимало огорчений и в конце концов даже поселился вот здесь, на мельнице, так как не нашел другого пристанища. Но все равно — он никому не позволит судачить о своих семейных делах!
Одно сновидение сменялось другим. Сначала ему привиделось бурное море, потом пароход, рассекающий волны, черные и вязкие, как расплавленная смола. Вокруг стоял ужасающий грохот. За путниками по пятам следовала смерть.