Свирель в лесу
Шрифт:
Вспомнив о том времени, Марала даже остановилась посреди дороги, охваченная приступом гнева и боли.
— Это все он, конечно! Он распускал обо мне сплетни, он натравил на меня моего несчастного мужа, он и в смерти его повинен. Потому что не будь всех этих наших раздоров, разве мой бедный муж напивался бы так? До того пил, что умер в одночасье. А все он!
— Он! — крикнула она, вновь расстроенная воспоминаниями. И эхо, прятавшееся в скалах, согласилось с ней:
— Он.
Враг.
И тут она подумала о торговце лесом и углем. Он тоже женился, но при всяком удобном случае
Делал ли он это ей назло или просто хотел поухаживать за ней? Наверное, и то и другое. И так продолжалось далее после смерти ее мужа, пока она, не желая, чтобы ее осудили еще и за это, не накинулась как-то раз с грубой бранью на своего бывшего поклонника.
Ничуть не смутившись, он слез с лошади и попросил впустить его на минутку в дом: он хотел кое о чем поговорить с ней. Манеры его были вкрадчивы, а сам он вырядился как напоказ: серьги, две золотые цепочки и пистолет с серебряной насечкой. Она впустила его. Потом он приходил к ней не раз, иногда даже ночью. Что ж тут плохого? Она была свободна и могла принимать в своем доме кого угодно — далее монаха, который собирал пожертвования. Она и на самом деле принимала его.
Но враг был начеку. И если о монахе он ни словечка не проронил, то из-за торговца снова стал раздувать огонь клеветы. Опять возобновились преследования. Когда жена торговца съела арбуз в три кило весом и у нее началась сильная резь в животе, в дом Маралы явился бригадир карабинеров собственной персоной и учинил ей длительный допрос: все выспрашивал о яде, который она якобы дала торговцу, чтоб тот отравил свою жену.
В довершение всего торговец больше не появлялся. Отгородившись от всего света забором высотой в три метра, Марала работала на своем поле, плакала и молилась. Она читала «Отче наш», но всякий раз, дойдя до слов: «...и оставь нам долги наши, яко же и мы оставляем...», замолкала.
Она остановилась, опять села у дороги, как бы подавленная усталостью многих лет одиночества и унижений. Вздохнула. Хорошо еще, что с тех пор враг оставил ее в покое. Она скороговоркой стала читать «Отче наш», не спотыкаясь теперь уже на словах: «...оставляем должникам нашим».
Какая-то женщина быстро шла, почти бежала вниз по дороге. Увидев Маралу и узнав ее, она внезапно остановилась и перекрестилась.
— Можно подумать, что я дьявол! — проговорила Марала своим грубым мужским голосом.
— Марала! Это вы! Вас-то я и ищу. А господь посылает мне вас навстречу! Как же тут не перекреститься Марала дорогая, вы мне так нужны:
— Жаль, я не мужчина, а не то обняла бы вас, такая вы ласковая.
Женщина бросилась перед ней на колени и уткнулась головой в ее ноги. Она задыхалась, и казалось, вот-вот лишится чувств.
— Марала, мой сын, тот, что работает официантом в кафе для дачников, провинился: украл у хозяина сто лир. Хозяин требует, чтоб я вернула их сегодня же,а не то посадит мальчишку в тюрьму. Я подумала о вас, Марала. Знаю, вы даете деньги под проценты...
Марала посмотрела на дорогу вверх, потом вниз и громко сказала:
— Ну да! Какие там, к черту, проценты! Почему иногда не сделать добро и не помочь какому-нибудь
— Да, мы это знаем: вы женщина святая. Дайте же мне сто лир.
И так как Марала смотрела на нее почти насмешливо, женщина добавила вполголоса:
— Я отдам их вам в субботу, когда муж вернется из леса. Я отдам вам сто двадцать лир.
— У меня нет при себе денег, — ворчливо сказала старуха. — Приди попозже ко мне домой, там посмотрим.
Молитвенно сложив руки, женщина повернулась к ее корзине.
— Это не корзина с младенцем Иисусом, — перехватив ее взгляд, сказала Марала, смеясь, как девчонка. — Ладно, ладно, я все уже поняла.
— Да, Марала, пожалуйста, дайте ее мне, я все продам, а потом верну вам корзину. Сто лир наверняка получу за все.
Марала рассчитывала лишь на восемьдесят лир, но с достоинством ответила:
— О, за такой товар выручишь и сто двадцать. Одни цыплята стоят двенадцать скудо.
Она благоговейно приподняла платок, прикрывавший все ее добро, и потрогала цыплят пальцем.
— Погляди, какие они упитанные, белые и нежные, совсем как новорожденные младенцы.
Так избавилась Марала от необходимости тащиться в дачный поселок. Но едва женщина исчезла за поворотом дороги, будто проглоченная большущей скалой, старуха явственно услышала чей-то голос:
— Ростовщица.
Склонившись над обрывом, она посмотрела вниз. Внизу, в синем потоке, бегущем по долине, пастухи мыли овец перед стрижкой, а женщина рвала вишни с дерева, которое было так усыпано ягодами, что оно казалось скорее красным, чем зеленым. Все это напоминало земной рай, и Марала выпрямилась, почувствовав стеснение в груди. Нет, этот противный голос не мог доноситься снизу. Скорее, он прозвучал наверху, в скалах, которые казались огромными дьяволами с зеленой бородой и рогами из сухих веток. Там-то и прятался ее враг. Он ждал все эти годы в своей дьявольской засаде и сейчас вновь собирался начать преследование.
Безумие затмило ее разум. Ей почудилось, что, спрятавшись в скалах, насмешливо скалят зубы те, кому она тайком давала деньги под большие проценты: но нет, эти не могли выдать ее — они были люди почтенные и никогда бы не признались в том, что у них есть долги.
И тогда, взбешенная, она с вызовом крикнула скалам:
— Скажи, скажи, кто ты?
Эхо ответило:
— Ты.
И она поняла, что совесть открыла ей наконец имя ее истинного врага.
Пастушок
(Перевод В. Торпаковой)
Пино нехотя плелся к дому крестьянина Билси, куда послала его мать. Напутствуя его, она сказала: «Недавно господь призвал к себе единственного сына Билси, Полино, — ты ведь знал его, — и теперь они ищут мальчика на поденную работу: пасти уток. Так вот, ты пойдешь туда и скажешь Марте Билси: «Меня послала мать, я насчет уток». И потом, на все, что бы она ни говорила, ты должен отвечать почтительно и с уважением и ни в чем ей не перечить. Понял? Иди. Возьми с собой кусок хлеба да смотри, чтоб они не подумали, что ты голоден».