Свирель в лесу

Деледда Грация

— Кто такой? — раздается женский голос.

Мауро стучит сильней.

— Кто же там, наконец? — гремит голос мужчины.

— Добрый человек! — отвечает путник.

Тотчас же дверь распахивается настежь, и он презрительно роняет:

— Вы что, боитесь — украдут ваше фамильное се­ребро?

— Эх, голубчик мой! — говорит сторожиха, красивая женщина с ребенком на руках, — нет у нас серебра, но когда мы спрашиваем: «Кто там?» — нам всегда отвечают учтиво. Что тебе нужно?

— Хочу переночевать. Сторожки принадлежат проезжим!

Сторожиха, должно

быть, понимает, что перед ней сынок богатого крестьянина, из тех, кто сам себя уважает и других заставляет относиться к себе с почтением. Поэтому она ему не перечит, а только спокойно замечает:

— Сторожки принадлежат королю и сторожам. Но если ты сойдешь с коня и не побрезгаешь нашим скромным кровом, милости просим!

Мауро спешивается, привязывает коня и идет в кухню, притопывая ногами и стряхивая с плаща снег. Чуть тлеющий очаг слабо освещает холодную убогую сторожку. В углу сидит высокий широкоплечий мужчина, одетый по-городскому, в изрядно поношенный костюм, и Мауро сначала принимает его за хозяина.

— Здравствуйте, — говорит юноша, снова став приветливым и благожелательным,— Что за чертова погода на дворе! Кто знает, который час?

— Часов семь, — отвечает сторожиха, стоя у очага с ребенком на руках. — Муж уехал в Нуоро, а часы у него.

Мауро смотрит на мужчину, и его охватывает странное чувство: ему кажется, что он уже видел этого человека, но, где и когда, вспомнить не может.

— Это тоже проезжий, — растолковывает женщина, — да только не повезло ему, пожалуй, еще больше, чем тебе. Конь пал посреди дороги!

Мауро смеется, вынимает фляжку и протягивает ее мужчине.

Незнакомец пьет и, утерев рот рукой, возвращает фляжку Мауро.

— Да. Кто бы мог подумать? Конь у меня издох тут неподалеку.

— Что ж, по крайней мере, у воронов будет чем разговеться в эти снежные дни! — замечает Мауро, не веря ни на грош выдумке незнакомца. — Пей, хозяюшка! Не хочешь? Ну, тогда дай глотнуть малышу, ему это будет полезно, ей-богу, полезно. Пить надо приучаться с малых лет, а то, глядишь, вырастет из него такой же трезвенник, как я! Ну а ты, проезжий, выпьешь еще?

Тот не заставляет себя упрашивать.

Сторожиха уходит, и мужчины остаются на кухне одни.

Время от времени Мауро вынимает фляжку и предлагает незнакомцу выпить. Тот пьет, и глаза его, черные и круглые, посаженные совсем близко, почти рядом, у самого носа с горбинкой, разгораются все ярче. В очаге жарко пылает большое полено, которое Мауро, выйдя, подобрал на снегу.

Происходит что-то странное. По мере того как Мауро, который не пьет совсем, все больше расходится, болтает, хвастается, хохочет, словно заправский пьяница, его собеседник становится все молчаливей и угрюмей. По приглашению Мауро он подходит к очагу и усаживается прямо на полу, поджав ноги. И все-таки голова его в рваной мокрой шапке оказывается на уровне головы Мауро, сидящего на стуле, — такого он гигантского роста!

— Я еду в Боно, — говорит Мауро. — Хочу взять в аренду дубовый лесок, где было бы вдосталь желудей. Не пожалею и трехсот скудо, лишь бы хорошенько

откормить своих свинок. В этом году у нас в Нуоро желуди совсем не уродились.

— Ты нуорезец? — спрашивает незнакомец. — Не знаешь ли ты, случаем, некоего Мауро Корриаса?

Какой-то внутренний голос подсказывает юноше скрыть истину, но он слишком тщеславен, чтобы послушаться его.

— Некоего? Что значит «некоего»? Мауро Корриас — один-единственный, он — кавалер, он — лев, он — это я! — гордо заявляет юноша. — А что, собственно, ты имеешь сказать Мауро Корриасу?

— Да нет, ничего особенного, просто так. Я слыхал о тебе. Ты очень богат?

— Еще как! Сотни две свинок, сотня овец. Все меня уважают. Пей, добрый человек. А ты чем занимаешься?

— Я крестьянин, — отвечает тот и снова смотрит на огонь своими круглыми блестящими глазами.

А Мауро все больше расходится, хвастаясь богатством:

— А мои свинки? Это лее загляденье, таких красавиц не найдешь во всем Нуоро! Весь остров обрыщу, хоть из-под земли, а раздобуду хороший лесок. Есть у меня и своя роща в горах, которой еще не касался то­пор. Но сейчас там не найдешь ни одного желудя. Вот в прошлом году, ничего не скажешь, урожай был замечательный. Но зима выдалась теплая, и потому нынче ничего не уродилось. На будущий год, даст бог, дела пойдут лучше. Как ты думаешь?

— Бог даст! — равнодушно откликается тот.

Мауро смеется, видимо вспомнив что-то приятное.

— Однажды так же точно шел снег, и было еще очень холодно... Я хорошо помню тот день... Послушай, а у тебя в деревне есть девушки-красотки?

— Есть, черт бы побрал их самих и тех, кто произвел их на свет! — отвечает незнакомец.

— Чего ты ругаешься? Ты-то как раз уж должен приударять за девушками... Еще бы, такой здоровяк вымахал! Рассказал бы что-нибудь забавное... На-ка выпей!

Тот пьет и делает знак рукой: погоди, сейчас услышишь.

Маленькие хищные глазки деревенского богача загораются. Видно, он охотник до девушек и нет для него большего удовольствия, чем поболтать с приятелями о любовных похождениях.

— Так вот, — начинает наконец проезжий, — дол­жен тебе сказать, что я состою на службе в одной очень богатой и очень большой семье, в которой почти сплошь одни женщины. Кроме самой хозяйки, там есть три дочери и две служанки. А хозяин — паралитик...

— Ух ты! — восклицает Мауро. — Ну, теперь пойдет самое интересное...

И действительно, незнакомец начинает расписывать свои любовные приключения, рассказывая всякие небылицы: о том, как в доме, где он служит, все женщины вешаются ему на шею; вот в прошлую ночь сама старая госпожа, дама пышная и очень еще соблазнительная, бросилась ему в объятия, как пятнадцатилетняя девчонка...

Мауро слушает и хохочет. Он ни на грош не верит россказням незнакомца, но слушать их доставляет ему истинное удовольствие. И, как бывает с молодыми людьми, он и сам принимается перебирать свои похождения, чуточку приукрашивая их, побуждаемый мальчишеским желанием представить свои любовные утехи еще более пылкими.