Свитки Серафима
Шрифт:
Это был совсем другой город. И контраст поразил Алексея в самое сердце. Казалось, из старого города медленно уходила жизнь, распадалось само время. Здесь же протекало обычное существование провинциального места.
Историк мысленно зафиксировал открытие и повернул назад, вернувшись к неприятностям, уничтожившим его утро. На этот раз пронесло, но предупреждение явно читалось в каждом действии местной милиции.
Куда же он успел влезть? И усач Борисыч? Не был тот алкоголиком, и не зная человека, Алексей сразу мог это подтвердить.
— Сожрёт тебя город.
Так говорила баба Варя,
— Ну, не на Сицилии же мы! — тихо ворча, Алексей пошёл через железку.
Ему предстоял долгий путь назад. Было время осмыслить происшедшее, постепенно погружаясь в серый тлен старой части города. За интерес к тайнам здесь убивали не первый раз. Он помнил о судьбе прадеда. Снова Лукашов сунул нос не в своё дело и тут же получил ощутимый тычок. Одёрнули, указали на его место. Ладно, он сможет разобраться.
Квартира встретила Алексея тишиной. Несколько минут он смотрел на чемодан под вешалкой. Деликатность перевесила любопытство. Если и вскрывать посылку, то вместе с той, кому дед её отправил. Перехватив на скорую руку бутерброд, историк направился в библиотеку.
С родственницей он столкнулся у запасного входа, который давно стал основным для сотрудников и посетителей. Неизвестно, сколько продолжался ремонт, но Алексей догадывался, что главной дверью с письменами давно не пользовались. Скорее она оставалась музейным экспонатом, напоминавшим о былом величии.
— Алёшенька! — Варвара всплеснула руками. — Сбежал?
Она сразу же начала озираться, словно за ними наблюдали, площадь рядом с библиотекой была пуста.
— Отпустили.
Он коротко изложил события. Баба Варя вздыхала да охала, качала седой головой.
— Всё к тому шло, — прошептала старушка, когда узнала про смерть Борисыча. — Многим он поперёк жил. Говорила я ему. Такой же упрямец…
— И что? — недоумевал и возмущался Алексей. — Вот так, взять и убрать? Живого человека?
— Тише-тише. — Она сжалась в испуге. — Молчи! Водкой он отравился. И всё. Любой в старом городе скажет, что запоем пил.
— А в новом городе? Там так же думают?
— А что в новом? Чужие они нам. Никто из наших за железку и не ходит, — отмахнулась от гостя, мол, не о чем говорить.
— Не договариваешь ты, баба Варя.
— Живи тихо, Алёша, не ерепенься. — Варвара устало опустила руки, пригладила одежду. — Так и до моих лет доживёшь. Пошла я домой. Намыла всё, убралась. Отдохнуть надо.
— Проводить? — Алексей участливо коснулся её руки.
— Сама уж. — Она недовольно поджала губы, видно было, что и сердилась, и переживала за родича. — Да, записку твою из блокнота я спрятала, чтобы ироды эти не увидели. Вернёшься, отдам.
Историк долго смотрел старушке вслед изумлённым взглядом. Пугливая и отстранённая баба Варя всё-таки решилась на поступок ради родственника. И как успела незаметно умыкнуть листок?
Размышляя над стремительно несущимися событиями, Алексей вошёл в библиотеку. С последнего посещения ничего не изменилось. Странное, сотканное из множества архитектурных деталей, здание оставалось особенным местом
Покрутившись в холле, он отыскал в стороне от лестницы дверь с блестящей металлической табличкой. «МУЗЕЙ» — гласила чернёная надпись. Не раздумывая, Алексей потянул тяжёлую дверь на себя.
20
Много лет прошло, а Степан словно вернулся в детство. Он — юная душа рядом с незнакомцем, в котором ощущалась сила и мудрость.
— Сядь, — указал странник на взгорок рядом с собой.
Юноша послушно сел и стал слушать.
— Не позднее двух дней ты должен покинуть городище.
Сердце Степана дрогнуло, но ответило пониманием. Он почувствовал, что именно так и следует ему поступить. Но всё же спросил странника, чтобы снять камень с души.
— Могу ли я покинуть дом, приютивший меня? Ответить неблагодарностью на бескорыстную доброту? В силах ли оставить тех, кто так дорог сердцу?
Странник молчал с пониманием и сочувствием. Затем заговорил:
— Даже если идёшь по прямому пути, даётся тебе выбор. Не просто его сделать. Он может быть страшным, несправедливым для простого человека. Сделаешь верный шаг и сохранишь себя, правду сердца и цель. Чуть ступишь в сторону, навсегда закроешь дорогу. Пришло тебе время выбирать.
— Забыть дом? Потерять навсегда Василинку? — Степан опустил голову, осознав, к чему подталкивает его странник.
Он и сам знал.
— Разве слышит Василинка твои слова? — Вместо ответа странник сам задал вопрос. — Понимает ли, чем горит сердце? Сможет ли она пойти рядом по уготованному пути?
И опять согласием откликнулось сердце, а странник кивнул, будто прочтя мысли Степана.
— Ты прожил рядом с человеком, так и не узнав его, но вскоре многое станет яснее дня для тебя, но и тогда придётся сделать выбор. Ты можешь быть счастлив, либо разочаруешься. У тебя будет всё, о чём может мечтать обычный человек: красавица жена, дети, дом с достатком, где ты никогда не будешь одинок. Возможно, дом твой опустеет, болезни заберут родных, беды разорят душу. Но только одного не будет у тебя — слова. Больше никогда не суждено будет тебе познать муку и восторг рождения строк в свитках. Не станешь спасением для ищущих. Не принесёшь в мир, что прорастает в тебе и ждёт своего часа. Я не стану беспокоить того, кто уснул. Всё позабудешь, освободившись от муки творения. Сердце станет спокойным, но пустым.
Странник прикрыл глаза, ожидая решения Степана. Тот же внимал молча его словам и видел, как тяжело они даются. Как будто и самому говорившему пришлось делать нелёгкий выбор, отказаться от части человеческого, забыть о мирском.
Впервые Степан удивился, разглядев странника не детским взором, а с особым вниманием. За годы возмужания маленького Стёпки таинственный друг ничуть не изменился, но и не было в нём определённости возраста. Он казался юным ровесником Степана, а то вдруг умудрённым опытом мужчиной. Только непривычно безбород, что и молодило лицо с тонкими шрамами.