Сво(бо)дные

Шварц Анна

— Еще...

— Нет, — мстительно шепчу ей я на ухо, улыбаясь, как демон, и убираю пальцы, размазав влагу по внутренней стороне бедра.

Стягиваю ее обратно вниз, на кровать, ложусь рядом и сгребаю в объятия, прижимая так, чтобы она тоже ощутила, как я хочу ее. Она растерянно смотрит на меня, а я ухмыляюсь ей в ответ.

— Что, конфетка?

— Мне показалось… ммм…

— Что? Я хотел раздеть тебя, нимфа. Плохо спать в уличной одежде.

Она задумчиво ерзает, потираясь голым телом об мое охреневающее от возбуждения достоинство, и я сжимаю зубы до скрипа.

—

Мне показалось, что ты хочешь… сделать что-то другое.

Я мысленно смеюсь, потому что в голосе Оксаны просыпаются те самые женские мурлыкающие нотки. Она закусывает призывно губы, но тянется ко мне за поцелуем пока с некой заминкой, будто сомневается — оттолкну ли я ее или нет.

Я целую ее, вкладывая всю ярость, сжимая до того, что кажется, будто ее ребра вот-вот захрустят. Прикусываю губы, ставлю своим языком клеймо — хер ты, нимфа, когда еще такой поцелуй получишь. Только я хочу тебя до полного разрыва сердца. И ты еще придешь ко мне за этими эмоциями.

— Спи, нимфа, — по слогам шепчу я ей в губы, прерываясь, и она недоуменно смотрит на меня. — Давай-давай. Ты же очень хотела спать.

— Ну… ладно, — тянет она и закидывает на меня ногу в чулке. Нагло пристраивает свой нос мне у груди и закрывает глаза, обжигая дыханием мне кожу. — Все-таки ты не такой ужасный человек, каким сначала мне показался… Спасибо тебе.

В тишине кажется, будто стук моего сердца слышен на всю комнату.

Я еще долго смотрю в темноту, водя пальцами по стройной спине нимфы, и думая: «Да нет, Оксана, ты просто плохо еще меня знаешь. Но твоя наивность мне импонирует».

Глава 25. Оксана

Я привыкла просыпаться рано, и даже вчерашнее безумие этому не помешало.

Разлепляя глаза, я фокусирую зрение на сопящем рядом Кристиане. Спящий, почти невинный, в призрачном полумраке рассвета, он кажется таким безобидным, что мне хочется погладить его по щетинистой щеке. Но его ладонь нагло лежит на моей груди, а в бедро упирается член, который, похоже, вечно в боевой готовности. Интересно, что ему снится?

Улыбаясь, я ловлю себя на мысли, что меня уже не тревожит то, в какой крышесносный вихрь меня засосало. Впервые я чувствую себя беззаботно, нарушая правила, и понимаю, что страдала, стараясь все делать правильно. Да лучше я буду сумасшедшей счастливой, чем несчастной терпилой!

Я осторожно выбираюсь из его объятий, но не для того, чтобы в этот раз сбежать не попрощавшись. У меня болит голова, меня подташнивает, и мне не мешало бы смыть вчерашнюю штукатурку с лица.

Встаю с кровати и, наклонившись, стягиваю с себя чулки. По спине бегут мурашки, и я резко оборачиваюсь. Показалось! Крис спит как младенец. Кажется, у меня уже паранойя.

Выхожу из комнаты, вижу свой лифчик, который вчера впопыхах забыла надеть, и смеюсь в ладошку. Он даже не прибрался тут после нас. А если бы Павел Георгиевич квартирантов привез?! Неужели ему все равно, что подумает его отец?

Подбираю лифчик, и взгляд падает на тумбочку. На ней лежит мой клатч, а рядом стоит бутылка с ликером. Полинка за нее наверняка немало денег отвалила.

Хотя, вероятнее всего, счет пришелся на ее немецкого братца. Крис словно какой-то старый долг у него забрал.

Я достаю из клатча телефон, вижу двадцать шесть пропущенных от Полинки, пять от мамы, один от участкового Сергея и сорок семь сообщений в Ватсаппе. Отвечаю только Полинке, что у меня все хорошо, вернусь в отель к десяти. «Галочки» не загораются синим, и я понимаю, что моя подруга дрыхнет. Ладно, время — только начало седьмого. Я вполне успеваю помыться и позавтракать перед встречей с Робертом. Господи, имя-то какое… Не удивлюсь, если он Иванович.

Я отправляюсь в ванную, где тщательно отмываю лицо, наконец ощутив, как снова дышат поры. Нахожу в шкафчике новую зубную щетку, чищу зубы, ополаскиваю рот и, закинув щетку в стаканчик, долго таращусь на то, как она скрашивает одиночество щетки Криса. Даже как-то неловко становится от того, как мы сблизились за эти неполные двое суток. Ведь все происходит совсем не нарочно. Как будто какие-то магнетические силы притягивают нас друг к другу, а иногда сталкивают лбами.

Мотнув головой, я смотрю на свое отражение в зеркале над раковиной и снова улыбаюсь. Не обманывала Олеся, я действительно стала выглядеть свежее. Мне бы только от нервотрепки отойти, да откормиться чуть-чуть. Но волосы меня по-прежнему не радуют. Торчат во все стороны, плотно зафиксированные лаком, и просятся под воду.

Я захожу в душевую кабину, поворачиваю кран и встаю под бушующую струю. Как же хорошо: головная боль затихает, да и тошнота проходит. Крепкого сладкого чаю выпью, позавтракаю и буду как огурчик. Уж я-то знаю, как с похмельем бороться. Сотни раз Ваську почти с того света вытаскивала.

Мысль о том, что уже сегодня я стану официально разведенной, поднимает мне настроение, и я начинаю тихонько петь. Но мой концерт прерывается дерзким вторжением Кристиана в ванную. Я замолкаю и, стоя в пене, не дыша наблюдаю за его силуэтом, мелькнувшим за матовым стеклом. Он проходит к раковине, сонно мыча:

— Доброе утро, нимфа.

— Аг-га, — заикаюсь я. — Доб-брое…

Потирая лицо, он берет щетку, выдавливает на нее зубную пасту, подносит ко рту и начинает ржать. Я быстро смываю пену, поворачиваю кран и, отодвинув дверцу, тянусь за полотенцем.

— Что тебя так развеселило?

Он засовывает щетку в рот, начинает ею елозить и шепелявить:

— Тфаю шотку фсял.

Я вижу, что его щетка так и стоит нетронутой в стакане и, поведя бровью, улыбаюсь. Нравятся чужие микробы — да на здоровье!

Пока я отжимаю волосы и обтираюсь, Крис ополаскивает рот, умывается и буквально ловит меня в свои объятия, едва я выставляю ногу из кабинки. Спиной прижимает к стене, скалится, щуря свои хитрые темные глаза, одной рукой обвивает мою талию, другой тянет за край полотенца.

— Утром ты еще привлекательнее, — шепчет он без намека на комплимент ради комплимента.

— А как же наказание? — улыбаюсь я, и полотенце падает у наших ног. Я закусываю губу, вызывающе подгибая ногу и пальцами пробегая по мужскому торсу.