Свобода слуг

Вироли Маурицио

В формировании свободного человека должны участвовать разум, в его различных формах, и некоторые страсти. Прежде всего не обойтись без эмпирического разума, который дает нам специфические знания, критически усвоенные. Быть гражданином означает принимать участие в принятии общественных решений, имеющих большую важность (война и мир, социальная справедливость, окружающая среда). Для этого необходимо, чтобы граждане имели хотя бы общее представление о формах правления, функционировании систем, идеологиях и политических теориях, о Конституции и об истории своей страны. Но еще важнее эмпирического и критического разума разум моральный, тот, который учит рассуждать о вопросах этики, различать справедливость и несправедливость, обосновывать этический выбор, видеть связь между ценностями и между целями и средствами и вступать в диалог с другими гражданами в поисках правил гражданской жизни в свете золотого правила «поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы они поступали с тобой».

Научить размышлять о моральных вопросах в

Италии, возможно, одна из самых настоятельных гражданских задач. Моральная безграмотность достигла угрожающих пропорций и может быть даже превзошла просто безграмотность. Очевидные ошибки в рассуждениях – «Но все так поступают, почему я не должен так поступать?», «Я нарушил законы, но я также делал добро», «Он продажный, но симпатичный», «Он совершенно лишен честности, но умный» и т. д. – стали общими местами. В прекрасном эссе Диего Гамбетта и Глория Ориджи собрали комментарии академических ученых, журналистов и политиков в защиту дела о плагиате, в котором оказался замешан известный экономист Стефано Дзаманьи, консультант папы. Они заслуживают внимательного чтения: 1) «Нет ничего оригинального, все занимаются плагиатом, к чему такое беспокойство?»; 2) «Разоблачители всегда сами хуже тех, кто становится их мишенью»; 3) «Какой смысл ополчаться на Дзаманьи? Тем более, что его никогда не накажут»; 4) «Какой смысл разоблачать, когда тебе самому придется расплачиваться за последствия?»; 5) «Это хороший барон, гораздо лучше других, зачем нападать именно на него?»; 6) «Дзаманьи – левый, не следует ослаблять левых в период предвыборной кампании»; 7) «Дзаманьи продемонстрировал отменный интеллектуальный вкус, учитывая, что он делал заимствования у отличных авторов, и потому на него не следует нападать»; 8) «Учитывая, что многие занимаются плагиатом, нападки на кого-то в отдельности показывают, что у разоблачителей низкие мотивы»; 9) «Один экономист даже сказал, что, вероятно, виновник плагиата – студент Дзаманьи. Таким образом, профессор неповинен в плагиате, но всего лишь подписал работу, которой не писал сам, и ее автор – другой человек, который ее списал» [145] .

145

Gambetta D., Origgi G. L-Worlds. The Curious Preference for Low Quality and Its Norms 11 Oxford Series of Working Papers in Liguistics No. 1. 2009.

Подобный способ рассуждений, можно так сказать, рождается из очевидного намерения оправдать нарушение правил, чтобы потом в аналогичных обстоятельствах к вам проявили такое же снисхождение. С теми очевидными последствиями, что бесчестных вознаграждают и одобряют, а честных наказывают и окружают осуждением и часто плохо скрываемым презрением. Было бы легко показать, сколько и какие извращенные последствия имеет попустительский менталитет во всех сферах социальной жизни, включая большой и малый бизнес и экономическую жизнь в целом. Здесь важно только подчеркнуть, что такой менталитет идеально вписывается в придворный контекст, в котором один неподкупный человек представляет угрозу для господина и для других придворных. Скажу раз и навсегда: люди, которые несут вздор, описанный мною выше, в жизни могут быть только слугами.

Полезно также научить ценности инструментального разума, который учит приспосабливать средства к целям и вычислять ожидаемые выгоды и издержки от действия. Но индивид, полагающийся только на этот вид разума, редко может стать хорошим гражданином. Это, по сути, тот тип разума, который объясняет, например, что для всех было бы выгоднее, чтобы все платили налоги пропорционально доходу. В то же время инструментальный разум показывает, что еще выгоднее не платить свою долю и оставить других выполнять свой долг. Следует, таким образом, научить людей подчинять инструментальный разум моральному разуму. Но почему индивид должен это делать? Почему он должен себя ограничивать? Полагаю, что единственный мотив для индивида, или еще лучше для нескольких индивидов, – ставить моральный разум выше инструментального – исходит не от разума, а от страстей, точнее, от некоторых из них.

Страсти задают направление политических и моральных решений и становятся двигателем поступков. Трудно убедить граждан принять законы, которые бы служили интересам групп или классов, которых они ненавидят или к которым испытывают зависть. Кроме того, неверно, что страсти всегда затуманивают или сбивают разум с толку. Есть страсти, которые позволяют смотреть далеко и видеть все четко. Чтобы принимать решения и действовать как граждане, индивиды, таким образом, должны испытывать определенные страсти. Самая необходимая – любовь к жизни свободных людей и отвращение к жизни слуг. В любви к свободе много составляющих: верность учению отцов и учителей, религиозная убежденность в том, что человек создан не для того, чтобы служить другим людям, но только Богу, особая восприимчивость к гармонии и прекрасному [146] . Все они по-разному участвуют в создании культуры свободы.

146

Целесообразно вспомнить знаменитые слова Фукидида, вложенные

в уста Перикла: «Мы развиваем нашу склонность к прекрасному без расточительности» (Фукидид. История. Л.: Наука, 1981. С. 81).

Рядом с любовью к жизни свободного человека следует поставить любовь к Родине в самом широком смысле. Мы должны воспитывать людей, чувствующих себя либо итальянскими гражданами, либо европейскими, либо гражданами мира. Но именно тот, кто правильно понимает концепцию Родины, легко становится гражданином Европы и мира. Вдумайтесь в невероятное пророчество, которое формулирует Кроче на последних страницах «Истории Европы»: «Пока по всей Европе мы присутствуем при зарождении нового сознания, новой национальности (потому что, как я уже сказал, нации не являются природной данностью, но являются данностью сознания и исторических формаций); и подобно тому, как уже семьдесят лет неаполитанец из древнего Королевства и пьемонтец из субальпийского королевства являются итальянцами, не отказываясь от своего прошлого бытия, но подстраивая и разрешая его в новом бытии, так и французы, и немцы, и итальянцы, и все остальные станут европейцами, и их мысли будут обращены к Европе, и сердца будут биться для нее, как прежде бились для их малых родин, не забытых, но еще более любимых» [147] . Есть, однако, глубокая политическая причина, которая заставляет поставить концепцию Родины в центр гражданского воспитания, а именно то, что любовь к Родине – форма caritas, сострадательной любви к кому-то или к чему-то, в которой сочетаются красота, ценность и хрупкость. Именно эта констелляция страстей, чувств и разума побуждает к заботе и служению, двум важнейшим аспектам жизни гражданина.

147

Croce В. Storia d’Europa nel secolo XIX. Bari: Laterza, 1932. P. 358.

Рядом со страстью к свободе я ставлю страсть к негодованию, понимаемую как глубокое чувство отвращения к несправедливости, которое свойственно великодушным людям и, наоборот, совершенно неизвестно душам раболепным и низким. Терпеть, когда вас валяют в грязи, и воспарять, когда в ней валяют ваших друзей, писал Аристотель в «Никомаховой этике» (IV, 1125b, 30-1126b. 10), – это отношение рабов. В отличие от сострадания, т. е. боли, испытываемой перед лицом незаслуженных страданий других людей, негодование в узком смысле слова – это праведный гнев перед лицом несправедливости, или точнее гнев праведных: гнев, направленный на людей, в отношении которых справедливо испытывать гнев. Негодование – это, таким образом, здоровый гнев, подвластный разуму, и как таковой может, более того, должен, жить в душе даже у кроткого человека. Боббио определял его как «оружие, без которого нет упорной и продолжительной борьбы, без которого при приближении к победе ослабевали бы, а будучи побежденными – уступали» [148] . Это добродетель предшественников, тех, кто демонстрирует, что можно бороться, и воодушевляет других последовать своему примеру, даже когда осторожность, приводя веские доводы, подсказывает, что лучше остановиться, промолчать, приспособиться и подчиниться. Тот, кто действует, руководствуясь негодованием, «исключает интересы и расчеты» и становится способен на «фанатизм» основателей, которые полны искреннего энтузиазма и умеют перевести мысль в действие, как писал Пьеро Гоберти в 1922 г. [149]

148

Bobbio N. Italia civile. Ritratti e testimonianze. Firenze: Passigli Editori, 1986. P. 286–287.

149

Ibid. P. 132, 128.

Непреклонность против податливости; защита Конституции против любой попытки (нам не следует ждать многого, и они победят) исказить ее, превратив в инструмент господства; моральное и гражданское воспитание против политики, сведенной к простой видимости и распоряжению властью; любовь к свободе и негодование по отношению к приманкам свободы слуг и примиренчеству. Это все концепции, которые известны давно, хорошо осознаны, но к которым прислушаются лишь немногие, а большинство пожмет плечами или встретит их сарказмом. Ничего страшного. Хочу заметить, что истинное возрождение – из рабства к свободе – всегда происходило благодаря открытию заново древних принципов. Так было во время и первого, и второго Рисорджименто.

Паоло Силос Лабини завершил свою последнюю книгу «Увы тебе, раболепная Италия. Призыв к моим соотечественникам» призывом к политическому руководству левых покончить со снисходительностью в отношении Берлускони и вернуться к идеалам своей юности. Прошло уже пять лет, но никто не внял этому призыву и не проявил никаких признаков того, что собирается ему внять. Вместо большей непреклонности господствуют еще сильнее выраженные разногласия. Мудрость советует не повторять призывов. Если и следует выступить с призывом, я обращаю его к людям с большой душой, и это призыв бороться за свободу граждан в силу простого морального выбора, не надеясь на вознаграждение или победу.