Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе
Шрифт:
Так или иначе, воннегутовский бунт против формулы очень лег на душу советской интеллигенции 60-х, у которой все было назойливо научным, начиная с коммунизма.
Еще важнее то, что Воннегут прославлял торжество неформальных отношений. Ничего нового тут, понятно, нет, но надо же было найти красивые слова и образы. Он нашел, и в жаргон образованной прослойки вошел «карасс» (из романа «Колыбель для кошки») — сообщество единомышленников, которые могут быть даже не знакомы друг с другом. Карасс двоих — «дюпрасс»: двое любящих, семейная связка, которую — единственную — не сумел разомкнуть режим.
Надо осознать: чтобы зарубежный писатель ввел термины
Правильно: хорошие слова были заняты. «Дружба» — народов. «Любовь» — к родине. «Ум», «честь», «совесть» — понятно кто. Поневоле перейдешь на иностранный.
И еще: у Воннегута все получалось ненатужно и легко. Смешно и весело. Гротескно и иронично. А это было одним из важнейших открытий той оттепели: о серьезном необязательно в черном костюме и два часа до хрипоты.
Но стилистически гротеск и ирония — тупиковы. Они, если не вырываются на просторы подлинного юмора — не чувства юмора, а юмора как философии жизни, — замыкаются на себе, превращаются в утомительный прием.
Борьба с формулой, не подкрепленная вот этим самым выходом на другие уровни, оборачивается антицивилизационным пафосом, социальным радикализмом.
Все это произошло с Куртом Воннегутом. Но замечательно, что он был не только писатель, но хороший и благородный человек. Он выступал за освобождение академика Сахарова — тогда, в Нью-Йорке в 78-м, я имел честь с ним познакомиться и был совершенно очарован его легкой и едкой шутливостью. Он приветствовал появление на американской литературной сцене Сергея Довлатова — так, как мало кто бы смог: не просто похвалив, а подчеркнув, что вот журнал «Нью-йоркер» Довлатова печатает подряд, а у него не взял ни одного рассказа. Он был человек красивый.
В общем, спасибо Воннегуту. За все.
Мост Симоны де Бовуар
В июле 2006 года в Париже открыли новый мост через Сену: 37-й по счету и первый, названный в честь женщины — Симоны де Бовуар. Французы не стали ждать полтора года, чтобы приурочить событие к 100-летию со дня рождения писательницы, которая появилась на свет в Париже 9 января 1908 года.
Все, что касается выдающейся личности, — символично.
Пешеходный мост ведет от набережной Берси к новому зданию Национальной библиотеки, носящей к тому же имя Миттерана, который читал, вероятно, книги главного женского автора ХХ века, но в личной жизни вел себя так, словно не читал и даже не слыхал о них.
Дружеское прозвище Симоны до старости было — Бобёр. Так ее — по созвучию французского Beauvoir и английского Beaver — назвал в молодости приятель. «Вы — Бобёр, — сказал он. — Бобры ходят стайками, и в них живет творческий дух». Главное занятие бобров, как мы знаем из зоологии, — строительство запруд и мостов, чем и занималась всю жизнь Симона де Бовуар.
Самая интересная, центральная, часть моста через Сену — двухъярусная, двойная, в виде смыкающихся дуг, так что расхожее название моста — «Линза», или «Чечевица» (по-французски одинаково — La Lentille). Один из главных трудов Симоны де Бовуар называется «Этика двойственности».
Архитектор Дитмар Файхтингер пояснял, что хотел придать обводам моста женственные формы. Он-то читал?
Впрочем, это уже не ее дело, а наше — тех, кто распоряжается наследием Симоны де Бовуар, потому что живет в мире, созданном Симоной де Бовуар, даже если не читал ни одной ее строки, даже если никогда не слыхал ее имени.
Обратный отсчет влияния — дело знакомое: в политике, общественной жизни, культуре. Ведь то сознание не восстановить, нам дано пользоваться лишь своим собственным, а оно — сегодняшнее. И вот уже не вполне понять: воспринимался ли диктатором Октавиан Август, сюрреалистом — Арчимбольдо, постмодернистом — Козьма Прутков, феминисткой — княгиня Дашкова? Что вообще думали современники о почти сплошь женском монархическом правлении России XVIII века? Или в Англии — о сорока пяти годах Елизаветы I на престоле? О шестидесяти четырех — Виктории? Да вроде каждый раз судили по обстоятельствам времени и места, а так чтобы под половым углом — похоже, нет.
Но нам-то уже никуда не деться. Открываешь «Войну и мир» — сцену смерти родами маленькой княгини, жены Андрея Болконского. «Ах, что вы со мной сделали?» — говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо». Трижды на протяжении полустраницы этот немой выкрик. И нам, в отличие от тогдашних толстовских читателей, придает трогательности и трагизма ощущение подтекста: «вы со мной сделали» — это мужчины с женщиной. Подтекста, которого нет в оригинале, да и не могло быть: у Софьи Андреевны было 16 беременностей за 24 года — ни предохранения, ни тем более абортов Лев Николаевич не признавал. Так что у него «вы» — мир вообще.
В современных постановках оперы Доницетти «Лючия де Ламермур» партию Алисы, компаньонки главной героини, часто выбрасывают за ненадобностью: чтобы подчеркнуть, что Лючия гибнет в страшном мужском мире, одна среди монструозов-шовинистов.
В ХХ веке очень популярна аристофановская «Лисистрата» — ее и ставят на сцене, и экранизируют в разных странах, вот и в России в 89-м сняли с Еленой Кореневой, Ольгой Кабо, Константином Райкиным. Блестящий сюжет о женщинах, которые отказывают мужчинам в интимной близости, пока те не прекратят воевать. Предельно актуально: и феминизм и пацифизм вместе. Но древние-то греки со смеху падали уже от изначальной идеи: кто ж этим бабам позволит по какому бы то ни было поводу что-либо провозглашать? Или другая пьеса Аристофана — «Женщины в народном собрании». Одного названия достаточно — это ж как лилипуты в баскетболе.
Это наше сегодняшнее восприятие соотношения полов — Симона де Бовуар.
Началось, разумеется, не с нее. Первый феминистический документ появился в разгар Великой французской революции: «Декларация прав женщины и гражданки» Олимпии де Гуж 1791 года. Через два года авторшу казнили на гильотине: не за трактат, а по доносу, но осудили мужчины и казнили мужчины придуманным мужчиной способом.
Симона де Бовуар стала главным авторитетом благодаря таланту и тому, что оказалась в нужном месте в нужное время. В стайке экзистенциалистов, подруга Сартра (официально женаты они не были и жили очень сложно) — в послевоенной Европе, испытавшей на прочность все идеологии и разочаровавшейся в них. В 1949 году она выпустила двухтомник «Второй пол». Эту книгу — без преувеличений — можно считать самым влиятельным сочинением новейшего времени: она изменила представление о роли женщины в обществе — и, значит, отношение мужчины к женщине, а что есть в жизни важнее.