Свобода

Бутов Михаил

Он повесил куртку в прихожей. По полу, за ремень, приволок оттуда свою сумку и объявил:

– Полбанки "Кубанки". Годится?

На зеленой пробке-бескозырке я прочитал: г. Мозырь. Беларусь.

– Столица Кубани, - сказал я.
– Где ты ее брал?

– Здесь, на вокзале. Да я проверил.

– Она же запечатана...

Андрюха перевернул бутылку горлышком вниз.

– Видишь пузырики?

– И что?

– Стало быть, не вода.

Я поднялся и вымыл две чашки. Показал: пакет с рисом - на антресоли. И масло, если не найдет здесь. Руки-ноги подчинялись неплохо, но скорее

по закону, нежели по благодати.

– А мясца?
– спросил Андрюха.

Я развел руками:

– Извини...

Тогда он поковырялся в сумке еще и достал большую банку китайской тушенки.

Засыпал рис в кастрюлю.

– Все, поехали!
– Мы чокнулись.
– За встречу!

Водка, разумеется, была дрянная, сивушная. Но почти сразу мне стало легче.

– За встречу и с Новым годом!
– добавил Андрюха.

Пару недель тому назад уже приходила с шампанским моя дама сердца, и соседи наверху до утра плясали. Я подумал, что сейчас - это какая-то шутка, соль которой понятна в неизвестном мне контексте. Андрюха, однако, потребовал включить радио, поскольку вторую намеревался выпить непременно под куранты. И на мое недоумение: с какой стати?
– терпеливо разъяснил: сегодня - тринадцатое. Тринадцатое января.

Новый год. Старый.

Я поведал ему, что приключилось с моим "Альпинистом".

Мы были похожи с Андрюхой: ростом, типом лица, неуклюжестью. За годы нашей дружбы нам не раз случалось совершать синхронно и независимо одинаковые оплошности: скажем, сидя за одним столом, опрокидывать на себя стаканы с вином или чашки с чаем. Он отличался пристрастием к костюмам и галстукам, опрятной формой бороды и наличием на носу несильных очков в элегантной оправе. Еще рядом счастливых качеств. Он любил вещи, и вещи отвечали ему взаимностью: хорошо служили и попадали в руки всегда к месту. Когда я отваживался дарить женщинам не конвертик с деньгами, а что-нибудь по своему выбору, то сначала обыкновенно вдвое переплачивал, а потом выслушивал едва замаскированные упреки в невнимании к их стилю и чуть ли не купеческом чванстве: они предпочли бы подарок пусть не столь дорогой, но в пандан не моим, а собственным представлениям о себе. А он уже утром носил в кармане именно такое колечко, какое любимая девушка вечером опишет как предмет своей мечты. Со временем это накрепко приросло к его образу, и специально обыгрывать подходящие ситуации, что прежде доставляло ему великое удовольствие, он все чаще попросту забывал.

Андрюха залез в сумку в третий раз и протянул мне небольшой, приятно увесистый приемник. Я повертел его в руках. Приемник назывался "Родина" и был куда совершеннее устаревшего моего: имел короткие волны, выдвижную антенну и ручку точной настройки.

– Ты держи его у себя, - предложил Андрюха и пихнул сумку ботинком. Отдашь мне летом, перед полем. Собрал вот свое добро на работе, а домой никак не доеду. В конторе жаль оставлять, сопрут.

Я засмеялся.

– Андрюха, - сказал я, - ты единственный человек, кого мне по-настоящему хотелось видеть.

Мы поймали "Маяк" и выяснили, что Андрюхины часы стоят, а полночь давно миновала.

Ужин был съеден, водка кончилась. Андрюха вел к тому, что не худо бы усугубить. Я признался, что советских

денег у меня нет совсем. Он порылся в портмоне, глянцевая поверхность которого, отражая лампу под потолком, пускала в тень зайчика, но не набрал и половины ночного тарифа. И тут я вспомнил, что в хозяйственном шкафчике над ванной натыкался на плоскую коньячную бутылку с жидкостью желтого цвета, в которой по запаху определил что-то спиртовое - может быть, политуру.

– Давай сюда!
– обрадовался Андрюха.
– Неси на пробу!
– И принюхался к бутылке, как заправский химик, ладонью нагоняя на себя пары.

– Спиртом-то пахнет?
– спросил я.

– Пахнет, - сказал Андрюха.
– Будто куры насрали. Это хоть для чего использовали?

А мне по старой памяти еще всюду ладан мерещился: только не густой, распространившийся уже по всему храму дух, но аромат чуть горьковатый, смешанный с запахом раскаленного угля - в первое мгновение, как бросишь зерна в кадило.

– Не представляю. В технических целях. Хозяин вообще не пил...

– Болел, что ли?

– Нет, почему... Просто не хотел, не любил. Дорожил ясностью ума.

– Ну, не знаю, - сказал Андрюха.
– Ладно, сейчас сделаем с ней чего-нибудь.

Давай марганцовку. Есть марганцовка?

В аптечной скляночке, потемневшей от наслоений липкой пыли, была трещина:

содержимое наволгло и склеилось комком. Андрюха вытряс его на газетный обрывок, достал из кармана красный швейцарский нож и маленьким лезвием отделял кристаллики, которые с кончика ножа опускал по одному в бутылочное горлышко, наблюдая падение на просвет. Жидкость в бутылке заметно порозовела.

Потом пили чай, выжидая полчаса. "Я, - хвастался Андрюха, - хитрый, как Штирлиц". Он встретил в гостях мужа моей подруги (наш с нею роман начинался задолго до Андрюхиного отъезда, но видел он ее всего однажды; а с мужем мы когда-то оба были знакомы - правда шапочно) и нашел предлог обменяться телефонами. Тут же, из соседней комнаты, по добытому номеру позвонил его жене. Она дала мой новый адрес.

Телефон продиктовала тоже, но Андрюха записал наспех, коряво и впоследствии не мог разобраться, где у него единицы, а где семерки.

Ничего радикального в бутылке так и не произошло. Жидкость оставалась розовой, в осадок выпали даже не хлопья, а редкие темные крупицы. Отфильтровали через бинт прямо в чашки. Думаю, во всем этом не было никакого смысла. Тараканы один за другим стали срываться с потолка и понемногу - со стен. Сразу два попали в открытую сахарницу. Я выудил их пинцетом.

Андрюха порезал хлеб и повозил своим куском в сковородке, собирая растопленный жир от тушенки. Я медлил.

– Все-таки боязно...

– Ясно, что ты боишься, - хмыкнул Андрюха.
– Но ведь в твоем страхе нет ничего нового...

На всякий случай я воспользовался приемом, перенятым у любителей одеколона из бригады по укладке телефонного кабеля, с которой подрабатывал в студенчестве:

сначала положить на язык ложку сахарного песку и уже на сахар накатывать дозу; если нет пива или хотя бы какой-нибудь пепси-колы, водой лучше не запивать; закусывать - бесполезно. Выпить я постарался как можно быстрее, а после замер и ждал отторжения.